Сара Уинман: Дивная книга истин

Ладно, пока, Дивния! – сказал он, взмахнув рукой.

Пока, Генри Манфред Гладстон-второй, сказала она и помахала в ответ. (Да, Генри Манфред Гладстон-второй . Вот как его звали.)

Знакомство было приятным, сказал он.

Ближе к ночи все вокруг пришло в движение. Десантные баржи заполнялись тысячами людей и отваливали от пирсов либо прямо с пляжей; много было шума и суеты, но к утру все стихло. Замолкли дизель-генераторы. Медленно рассеивался выхлопной дым. Американцы уплыли, оставив после себя любовные истории и еще не рожденных детей, а также много воспоминаний о простых радостях жизни; и женщины плакали, потому что женщины всегда плачут в таких случаях.

Прощай, Генри Манфред Гладстон-второй, прошептала она. Знакомство было приятным.

Как и предвидела Дивния, к утру вся долина покрылась толстым слоем инея. У реки безостановочно кричал кроншнеп, затихший лишь после того, как первые клубы дыма поднялись над трубой фургона. Чуть погодя Дивния открыла дверь и осторожно спустилась по заиндевелым ступенькам. Очутившись на твердой земле, она подняла руки вверх, к ветвям деревьев, затем с наклоном потянулась вниз, к носкам своих ботинок, затем снова вверх. При ее миниатюрных габаритах она занимала солидную часть здешнего пространства.

По тропинке она спустилась к реке, где еще тлели угли ночного костра. Тяжело присела на камень, выполнявший функцию причальной тумбы, и попыталась оценить свое душевное состояние, как ежедневно оценивала состояние речного русла. Она была встревожена и плохо спала этой ночью. А пробудило ее – в который уже раз – загадочное сновидение. Точнее, даже не сновидение, поскольку видимый образ отсутствовал; был только голос во сне.

Открой лодочный сарай! – приказал этот голос.

Ни за что! – яростно возразила Дивния, хотя спорить со снами бессмысленно.

Она постояла, дожидаясь, когда прилив достигнет высшей точки и вода в реке замрет, не двигаясь ни в ту ни в другую сторону. Скинула желтый дождевик и стоптанные башмаки, зябко вздрогнув, когда голые ступни погрузились в ледяную грязь. Распустила волосы, упавшие на плечи вялыми седыми завитками, и начала расстегивать штаны на когда-то тонкой и гибкой талии. Одна пуговица, вторая… Пальцы были уже не такими ловкими, как прежде, и дело продвигалось туго. Наконец тяжелые войлочные штаны соскользнули на землю. Она стянула через голову шерстяной свитер, обнажив грудь, и тотчас покрылась гусиной кожей на морозном воздухе. Сняла с шеи перламутровый медальон и аккуратно положила его на замшелый валун. Затем сняла панталоны. Когда-то ее сдвинутые ноги соприкасались только в верхней части бедер, а теперь они терлись по всей длине, но в воде неприятное ощущение исчезнет; она это знала, как знала много чего еще, прожив так долго на этом свете.

Она сняла очки и осторожно шагнула к кромке воды, нащупав ее кончиками пальцев. Воздух был наполнен запахом прилива. Она подняла руки над головой; бриз шевелил волосы под мышками и на лобке.

Пора.

Согнув ноги в коленях, Дивния нырнула в реку и преодолела пару ярдов под водой, а затем поплыла в сторону устья вместе со стаей рыбешек. Крупная птица, неразличимая в тусклом утреннем свете, пролетела над самой поверхностью и ловко схватила добычу. Кроль требовал слишком больших усилий, и она перешла на подобие брасса. Ей нравилось ощущать холодную воду меж ног, когда она их раздвигала для толчка.

Вот и лодочный сарай. Внутри у нее все сжалось при виде старого здания из камней и досок, сейчас казавшегося величаво-безмятежным в серебристом убранстве инея. Воистину символ любви и усердия, каким он действительно был в ту далекую пору, когда его построил отец Дивнии. Прежде сиявший свежей побелкой, он теперь позеленел от мха и был уже давно отторгнут вместительным лоном ее памяти. Четверть века назад она заперла дверь на замок, тем самым отгородившись от всего, что находилось внутри, как отгородилась от этого и в своем сердце. И сейчас окошки в мутных солевых разводах взывали к проплывающей мимо хозяйке.

Открой нас, шептали они.

Не дождетесь, сказала она и, нырнув, ухватилась за длинные плети водорослей.

Она пробыла под водой так долго, как только смогла, перемещаясь вдоль дна, и вынырнула на последнем дыхании уже напротив причального камня. Вылезла на берег и плотно закуталась в плащ. Затем оглянулась на лодочный сарай.