Элена Ферранте - История нового имени

— Вы не знаете, где Лина?

— Черулло?

— Да, Черулло.

— В цехе фаршей.

— А мне сказали, она в шприцовочном.

— Так зачем спрашиваете, если знаете?

— А где цех фаршей?

— Прямо.

— А шприцовочный?

— Направо. Если не найдете, посмотрите в разделочной или в холодильнике. Она вечно с места на место скачет.

— Почему?

— Она что, ваша подруга? — криво ухмыльнулся он.

— Да.

— Тогда лучше промолчу.

— Нет уж, скажите.

— А вы не обидитесь?

— Нет.

— С этой стервой никто работать не хочет.

Я пошла, куда он указал. Никто не пытался меня остановить. На всех здесь, и на женщинах, и на мужчинах, лежала печать какого-то равнодушия; даже когда они смеялись или переругивались, казалось, что они не имеют никакого отношения к собственным голосам, к своему смеху, к окружающей грязи и вони. Я протиснулась между работницами в синих комбинезонах, которые размалывали мясо; головы у них были покрыты сеточкой; гигантские мясорубки издавали металлический лязг; к нему примешивался плюхающий звук готового фарша. Но и здесь Лилы не было видно. Не было ее ни среди рабочих, которые забивали в свиные кишки розоватую массу, смешанную с кубиками сала, ни среди тех, кто разделывал туши, с пугающей быстротой орудуя острыми ножами. Я нашла ее возле холодильника. Она вышла из цеха, окутанная облачком белого пара. Вдвоем с напарником — низеньким пареньком — они несли на плечах красноватую пластину замороженного мяса, которую опустили на тележку. Лила снова шагнула к холодильнику. Я заметила, что рука у нее перебинтована.

— Лила!

Она медленно повернулась и недоверчиво посмотрела на меня. «Как ты сюда попала?» — спросила она. Глаза у нее лихорадочно блестели, щеки ввалились, но, несмотря на это, она производила впечатление большой и толстой. На ней была синяя рабочая спецовка, натянутая на что-то вроде длинного пальто, на ногах — грубые солдатские ботинки. Мне хотелось ее обнять, но я не посмела: почему-то я испугалась, что она рассыплется прямо у меня в руках. Она сама подошла ко мне и крепко обняла. От ее влажной одежды исходил тошнотворный запах жира.

— Пошли, отойдем, — сказала она и крикнула напарнику: — Я на пару минут! — и отвела меня в уголок. — Как ты меня нашла?

— Да вот нашла.

— Как же тебя пропустили?

— Я сказала, что я к тебе и что я подруга Бруно.

— Молодец! Пусть теперь думают, что я сосу хозяйскому сыну, хоть ненадолго отцепятся.

— Что ты такое говоришь?

— Так тут принято.

— На фабрике?

— Везде. Ты получила диплом?

— Да. Но со мной случилось невероятное! Лила! Я написала повесть, и в апреле выйдет книга.

Лицо у нее было какого-то сероватого оттенка, как будто из нее откачали всю кровь, но все же она покраснела. Я увидела, как краска заливает ей шею, щеки и поднимается к глазам, которые она сощурила, словно боялась, как бы не вспыхнули зрачки. Она взяла меня за руку и поцеловала ее сначала с тыльной, а потом с внутренней стороны.

— Как я рада за тебя, — прошептала она.

Меня поразил не столько ее жест, сколько ее руки — опухшие, исцарапанные, в засохших болячках. На большом пальце левой руки был свежий, но уже успевший воспалиться порез. Что же у нее под повязкой на правой, подумала я.

— Что у тебя с рукой? — спросила я.

Она отшатнулась от меня и спрятала руки в карманы.

— Ничего. Когда разделываешь мясо, вечно по пальцу попадешь.

— Ты разделываешь мясо?

— Куда поставят, то и делаю.

— Расскажи Бруно.

— Бруно то еще дерьмо. Он появляется здесь с одной целью: затащить кого-нибудь в термический цех и оттрахать.

— Лила!

— Это правда.

— Тебе здесь плохо?

— Мне отлично. Тут доплачивают по десять лир в час за то, что работаешь в холоде.

— Эй, Черулло, две минуты прошли, — окликнул ее напарник.

— Иду, — ответила Лила.

— Синьора Оливьеро умерла, — тихо сказала я.

Лила пожала плечами.

— Она давно болела, все к тому шло.

Заметив, что напарник Лилы нетерпеливо топчется возле тележки, я выпалила:

— Она прислала мне «Голубую фею».

— Что еще за «Голубая фея»?

Я смотрела на нее, не в силах поверить, что она действительно не помнит, о чем речь, но ее недоумение казалось вполне искренним.

— Рассказ, который ты написала в десять лет.

— Рассказ?

— Книгу. Мы называли его книгой.

Лила поджала губы и покачала головой. Она нервничала, потому что ей надо было возвращаться к работе, но при мне продолжала делать вид, что ей на все плевать. Мне было пора убираться.