Владан Десница - Зимние каникулы

— Значит, умер наш Карло?

— По всей вероятности, — скорбно подтвердил Морич.

Эрнесто своим безмолвием и непривычно серьезным лицом подтверждал печальное событие.

— Бедный наш Карло!

— Но это бог знает что! — воскликнул Помпе Баук, добрый приятель и школьный товарищ шьора Карло. — Я же видел его, разговаривал с ним, я самолично, вот здесь, на площади, на этом самом месте, всего два или три дня назад! Просто не верится!

— Извините, в этом нет ничего необыкновенного, — вмешался Балдасар Детрико. — Было бы до некоторой степени странно, если бы вы виделись и беседовали с ним через два дня после его смерти, а то, что вы беседовали за два дня перед его смертью, не представляет ничего, что противоречило бы естественному течению вещей!

Все с досадой покачали головами: не тот случай, когда следует выказывать свою оригинальность, и они здесь не для того, чтобы внимать остроумию Бальдо Детрико!..

— Intanto, я вам говорю, что старожилов с каждым днем остается все меньше! — произнес горбун Бернардин, глядя на башенные часы, чтобы узнать, сколько уже прошло времени после полудня.

Бальдо Детрико снова вознамерился подать реплику — дескать, такое случается не только со старожилами Задара, но и Ливерпуля, и Бомбея. Но воздержался. Сказал лишь:

— Да, что поделаешь! Так с нами со всеми рано или поздно будет!

Эта фраза пробудила у Эрнесто грустное воспоминание.

— Всего несколько дней назад, когда мы хоронили там, в Смилевцах, какую-то старую попадью, шьор Карло произнес буквально такие слова: так кончим мы все. Кто бы тогда мог подумать, что без малого две недели спустя мы скажем вслед за ним то же самое?

— Жаль Карло! — вздохнул Мичелин. — Боже мой, у него были свои недостатки, свои смешные черты — а у кого их нет? Но в целом это был порядочный человек, верный друг, без тени злобы!..

— Одним словом: приличная личность, — заключил Помпе Баук. — И этим сказано все!

Да. Этим сказано все. Приличная личность. Признание содержало куда больше, чем явствует из самих этих слов: это — наивысшая оценка гражданских добродетелей.

Однако пора было менять тему.

— А как у вас там с едой, в этих ваших Смилевцах? Можно найти муку, яйца? — осведомился Бернардин, опять оглядываясь на часы. За ним это сделали все. Ибо ни смерть, ни какие-либо иные события не могут повлиять на следующий факт: когда маленькая стрелка указывает точно на цифру один, а большая — точно на двенадцать, это означает: один час пополудни. И это данность. На первый взгляд, может, и незначительная данность, однако в мире не найдется той силы, которая была бы в состоянии эту данность опровергнуть, изменить, уничтожить.

— Да… вот как, значит, не слишком хорошо. Видно, и на селе больше не так, как было раньше.

На башне начала долго-долго скрипеть проржавевшая пружина в утробе часов, и, наконец, возник один удар. Всего один, но решающий судьбу, неопровержимый. Час. Час — праведник. Час — законодатель. Единственно надежное начало в этом хаотическом перевороте, нечто единственно постоянное в этом половодье времени.

Все простились и довольно быстро разошлись, словно начиналось рабочее время. Смилевчане поспешили в назначенное место, где их уже поджидала шьора Тереза.

Они возвращались в приятном убеждении, что в Задаре кончина шьора Карло вызвала большую скорбь у всех, кто его знал. Шьора Тереза сообщила услышанную от кого-то весть о том, будто его отец тоже умер от удара — по-видимому, у них это передается по наследству. Что же касается гроба, они убедились, что гораздо труднее приобрести его в городе и доставить в Смилевцы, чем сколотить в самом селе, и порешили на том, что и в этом отношении надежнее положиться на Ичана.

Неподалеку от села, возле Батуровой кузни, их встречала вся колония: впереди всех стоял шьор Карло, который, приветствуя их, размахивал, точно флажком, своим платочком, два конца которого были привязаны к палке. Он был несколько бледен, но в остальном — совершенно жив и здоров, как было и три дня назад, когда с ним беседовал на площади в Задаре Помпе Баук.

Позже шьора Тереза неизменно стояла на той точке зрения, что ему наверняка навредили эти его венгерские паштеты («Какие-то там ихние поросята, бог знает из чего сделаны, которые не для нашей местности и не для нас»), и подчеркивала, что говорила об этом с самого начала. Никто ей не возражал.

Экскурсия на Градину была, вероятно, последним приятным воспоминанием о пребывании в Смилевцах. Как и предсказывал Ичан, пора хорошей погоды заканчивалась: вскоре зарядили дожди и небо покрылось тучами.