Владимир Личутин - Беглец из рая

Ангелов недовольно покосился на меня: я оказался ненужным свидетелем в сделке людей, которых сам же и повязал нечистым интересом... Поликушка не мог умереть неожиданно, не попрощавшись со мною... Истеричная дочь лишь укрепила мои догадки.

– Дура-баба. Кусок сырого мяса. – Ангелов всплеснул руками как-то по-женски и нервически рассмеялся, будто всхлипнул. – У нее траур, а она, сучка, вырядилась... Она что, не понимает, куда пришла? Все понимает, все, да думает-то одним местом... Климактерическая дура. – Сотрудник ада испытующе взглянул на меня черными непроницаемыми глазами и, отбросив всяческие колебания, коротко намекнул Зулусу: – Все при вас?..

– Все при нас, – сказал Зулус... – Без обману...

– И лады... Колеса смазаны, телега поехала. Теперь не застрянем...

Они обменялись пакетами, полуотвернувшись, загородившись локтем, мелко пошерстили в бумагах и молча отправились каждый в свою сторону, чтобы никогда больше не встретиться... Они, наверное, полностью уверились, что я из той же породы людей и их не выдам. Я их повязал однажды и как посредник должен был получить свой процент, а я не спрашивал: ну и дурак, что не захотел наварить... На моих глазах состоялась мелкая сделка, одна из тех десятков тысяч, что ежедневно совершаются на просторах России, в которой скоро и неотвратимо разыгралась судьба человека. Старые люди мешали молодым и предприимчивым, и потому их поторапливали на тот свет, а кто мешкал отплывать на вечный отдых, тех решительно, без особых церемоний, подталкивали на кладбище или в бомжи. Я же из жалости к Татьяне сконопатил крохотную житейскую антисистему, которая по внутренним законам должна была вскоре разрушиться изнутри же и завершиться актом очистительной трагедии. Нет-нет, я хотел лишь счастия красивой женщине... Но если кто-то смеется, то в это мгновение где-то кто-то рыдает.

Я вышел из сквера, не пряча слез от редких прохожих. Я искренне плакал по Поликушке, который на истерзанной земле сумел разглядеть рай и до смерти жалел о его внезапной пропаже. В воздухе стоял тошнотный сладковатый запах, словно весь мир был густо посыпан нафталином. Зулус поджидал меня возле такси. Черный костюм сидел мешковато, на скульях высыпала серебристая щетина...

– Хваткий мужик этот С.А., – нарушил грустное молчание Зулус, когда мы уже подъезжали к своему дому. – Но отстрелять не жалко... Иль на лесоповал... Годика на три. Ведь наверняка в армию не ходил, был комсомольским работником, наставлял детишек уму-разуму... Тварь... – сказал Федор, как выстрелил. Заветренный кулак дернулся из коротковатого рукава, словно мужик выхватил из схорона «инструмент» (так крутые нынче называют оружие).

– Не глупи, Федор. И без того горя за тобою ходят, – неожиданно для себя обронил я, будто поверил в страшное намерение Зулуса...

– Верно говоришь... За мною горя ходят, потому что я с детства такой горевой, – легко согласился Федор. – А за тобой, Паша, смертя... Ты, Павел Петрович, страшный человек... Я тебя боюся и с тобой в разведку не пойду. – Зулус рассмеялся скрипуче, жестко хлопнул меня по плечу. – Шучу, Паша, шучу...

Я обиделся. И не просто обиделся, но разволновался так, что меня бросило в жар и лицо залила краска. Надо бы хлестко ответить, но слова неожиданно выпали из оборота, загрязли в голове, и я потерялся, стал обычным деревенским гугнею, каким родился когда-то. Вот она, интеллигентская квашня: бурлит лишь в потемках, в душном тепле, тогда и тесто – в потолок, но чтоб сразу... никогда обидчику не даст отбою, мямля, и только запоздало, в одиночестве, распыхтится, как паровоз, и чего только мстительного не измыслит тогда, Бог ты мой!..

– И кого же я, по-твоему, убил? – только и нашелся спросить. – Выходит, это я Поликушку убил? И Гавроша?.. Ты что, с цепи сорвался?

Сказал, разгорячась, и тут же прикусил язык: слишком многозначительно прозвучало и недвусмысленно, и даже для меня с излишней прямотою: я, вечный диссидент, разучился говорить искренне за то короткое время, пока служил во властях.

– Разве я сказал, что ты убил Поликушку? Это ты сказал, – насмешливо поддел Зулус. – Я по армии знаю: есть люди, с которыми лучше не знаться. Всех похоронят... Прямо на лице написано...

– Ну да... Такое зловещее у меня лицо... Это я Гаврошу сказал; тони, Артем, хуже не будет. А ты сидел в лодке, ждал Гавроша в гости и раскуривал ему сигаретку, чтобы сразу ткнуть в зубы. Я понимаю: лучшая оборона – нападение, но Бог-то все видит...

– Ты Бога, Павел Петрович, не приплетай... И вообще зря завел панихиду... Я разве сказал, что ты?.. Это из тактической задачи чиновника первое правило: поскорее разыщи стрелочника, если вдруг случилась беда. В армии подобные ситуации возникают часто, когда надо списать погибших. Иначе в стрелочники назначат тебя... На себе испытал.