Герман Садулаев - Иван Ауслендер - роман на пальмовых листьях

Но однажды позвонили с информационного ресурса и попросили прокомментировать какую-то городскую новость для рубрики «Мнения». Потом другое издание попросило дать форменное интервью. Пригласили участвовать в ток-шоу на местном канале («экспертом», то есть человеком, который сидит на стуле в первом ряду, всю передачу делает умное лицо, но один раз ведущий обращает к нему вопрос, на который следует ответить за сорок секунд). Всё это было ново и интересно, но не очень волнительно.

Гораздо более тронул Ивана Борисовича звонок от организатора прошедшего митинга. Ауслендер узнал звонившего по голосу: это был тот самый темноволосый юноша, который втащил его на сцену и объявил перед толпой. Юноша представился Дмитрием Балканским и рассказал следующее:

– У нас есть такой формат общения – дискуссионный клуб. Собираются активисты и сторонники различных общественных и политических движений. Не могли бы вы прочесть, скажем, лекцию, сугубо теоретическую, но каким-то образом связанную с актуальной идеологической и политической проблематикой? Нашим слушателям было бы очень интересно! Ваш друг Рюрик Асланян рекомендовал вас, он говорит, у вас есть весьма свежие идеи!

«Опять Рюрик!» – подумал Иван и сначала растерялся, но в минуту взял себя в руки и понял, что сам этого хочет. Ауслендер согласился.

– Ну вот и отлично! – искренне обрадовался Балканский. – В субботу вечером вас устроит?

– Да, вполне.

Дело в том, что Иван Ауслендер не был преданным своей узкой специальности языковедом. В действительности он начал изучать санскрит потому, что думал (по молодости), что, читая на санскрите Веды, сможет открыть в них какие-то новые смыслы, ускользнувшие от Кочергиной и Елизаренковой, как и от зарубежных санскритологов. Надежды, в общем-то, не оправдались. Но тем не менее из своих штудий Ауслендер делал весьма общие выводы и строил гипотезы наподобие тех, что излагает Мирча Элиаде (последний, по мнению Ивана Борисовича, излишне компилятивен). Ауслендер делал некоторые наброски. Но поскольку его прозрения не имели прямого отношения к филологии, а обнаруживали характер комплексный: антропологический, этнографический, психологический и социологический (то есть, прямо говоря, псевдонаучный с точки зрения академических авторитетов), то использовать и развивать их в рамках профессии и карьеры Ауслендер не мог; единственным слушателем и читателем был всё тот же благосклонный к фантазиям Ивана Борисовича профессор Асланян.

Ауслендер вспомнил, что у него есть как раз такая тема, которая подходит для доклада по предложению Балканского. И тезисы готовы.

В назначенное время (чуть раньше – боялся опоздать) Иван Борисович был у помещения дискуссионного клуба «Синяя лампа». Сидел в машине и ждал. Снова подвезла супруга. Виктория оставаться на лекцию не захотела, но обещала забрать после мероприятия. Отмерив три минуты после того, как стрелка часов заползла на «шесть» (для приличия), Ауслендер открыл двери в клуб. Его встретила милая дама средних лет с породистым лицом потомственной конституционной демократки и проводила в зал. А зал был полон! Ну, практически полон. Три четверти стульев были заняты. Ауслендер на глаз определил количество слушателей в полсотни. Не меньше! Конечно, пришли не на Ауслендера, а по привычке: потусоваться с соратниками и оппонентами, обсудить последние новости и сплетни оппозиционного бомонда. Поэтому на Ивана Борисовича никто особенного внимания не обратил, даже когда лектор встал за кафедру. Люди общались между собой, и было даже как-то неловко им мешать. Так Иван Борисович простоял молча за кафедрой мучительные пять минут, делая вид, что приводит в порядок записи. Последними в зале появились Асланян с подругой: пришли поддержать Ауслендера. Иван Борисович приободрился, громко поздоровался с публикой. Шум затих. Лектор представился и объявил тему доклада.

Доклад I

Сакральная власть

Гипотезы о происхождении государства и государственной власти можно условно разделить на две группы. Это теория общественного договора и теория насилия. По одной государство организуется так: люди собираются вместе и приходят к соглашению, что хорошо бы учредить единое управление, выработать общеобязательные правила и следовать им; система наверняка будет несовершенна, но это лучше, чем война всех против всех. По другой теории, появляется малочисленная, но сильная и организованная группа (например, нация завоевателей или эксплуататорский класс) и навязывает свою волю большинству населения, устанавливая государство и власть как средства угнетения этого самого большинства меньшинством, то есть собой. Обе теории по-своему справедливы, так как каждая описывает одну из сторон Луны, иначе говоря, один из аспектов власти. Конечно, государство есть в первую очередь аппарат принуждения, и власть всегда осуществляет организованное насилие в интересах политически и экономически господствующего меньшинства. С другой стороны, никакая власть не смогла бы долго продержаться на одном принуждении, так как большинство потенциально сильнее, просто не может организовать необходимый перевес сил в нужном месте и в нужное время. Осуществлять властные полномочия только принудительно невозможно. Власть имеет двойственную природу. Любая власть – это, с одной стороны, насилие, но с другой – результат общественного договора.