Ненси Джонс - Молли

– Ты, – сказал он, целуя меня в лоб, как ребенка, – должна почистить зубы, Молли, и принять ванну. И не забудь вымыть за ушами, – и он отправился вниз выпить.

– А также под мышками и между ногами. Да, папа? Ты потом проверишь, все ли я правильно вымыла? – я иногда бываю ужа-а-асно грубой. Oн вспыхнул.

– Прекрати, – сказал он и стукнул меня по заднице.

– Очень мило! – и я помахала ему. Он ненавидит, когда я коверкаю французский: это так неприлично! Ну что ж, я вообще неприличная молодая особа.

Он смотрел на меня так что я по дороге в ванную стянула блузку , сделала пируэт, послала ему воздушный поцелуй и только потом закрыла дверь.

– Молли, ты просто потрясающе скромна, – сказал он. Строгий отец!

Мама немедленно отправила бы меня в монастырь. «Сестра Мэри, это наша леди Целомудрие!» – «Да, сестра, я буду добра к бедным сироткам, я буду давать им уроки французского!» – «Je suis votre serviteur, monsieur. Que voulez-vous? Que je vous embrasse? Bien sur!» [7]

Ну, я кое-чему научилась и попрактикуюсь с Диком. Он скоро вернется. Я уж и забыла, какой он брюзга!

Если мама попробует отослать меня в частную школу, Дик наложит свой запрет, я знаю, наложит.

Ну, дневник, а сейчас я должна выключить свет, лечь и ждать, словно спящая красавица.

Молли удалось-таки совратить своего отчима. Она не приводит в своих дневниках никаких деталей, но я хорошо представляю себе, как она взмахивает своими ночными одеяниями, как могла бы Ава Гарднер взмахнуть меховым боа. Никогда Молли не удавалось хорошо загореть, но ее кожа розовела, становилась золотистой, словно она, как созревающий персик, впитывала в себя солнечные лучи.

Летом, когда мы вдвоем принимали ванну, Молли любила закрыть глаза и дуть на пену, направляя на меня стайки мыльных пузырей. Мы сидели лицом друг к другу, наши спины и ягодицы прижимались к прохладному фарфору, наши розовые скользкие ноги упирались друг в друга. Однажды Молли неосознанно уперлась ступней мне между ног и принялась массировать там, мягко и ритмично, словно намыливая.

Я представила себе его нетерпение, когда он увидел подходившую к нему Молли; может быть, он затаил дыхание, не веря самому себе, как я это сделала тогда. Нет сомнений, что лицо его загорелось, а внутри себя он почувствовал что-то неуемное, запретное, но мощное.

В ту ночь, много лет назад, когда мы вышли из ванной и легли, я долго лежала спокойно и тихо, сжав колеи и подтянув их почти к подбородку и чувствуя влагу между ног. Молли крепко спала и ничего не видела. Иногда во время тренировок металлические части спортивных снарядов, натирая бедра изнутри, заставляли меня испытывать нечто подобное, но это было совсем другое дело!

Ричард знал, конечно же, он все знал. Когда его двенадцатилетняя падчерица приблизилась к его кровати, когда ее распущенные волосы коснулись его колен, он не мог не знать, что заставило его взять ее маленькую ручку и притянуть ее к низу живота. Когда она опустилась перед ним на колени, когда ее язык проник в его рот, когда она начала расстегивать пуговицы на его рубашке, он знал, почему дыхание его стало тяжелым, – он словно впивал ее в себя. И когда она взяла в руки его мужское естество и принялась ласково играть с ним, он знал, почему оно подпрыгивает и дрожит в ее пальцах. Он знал и это – и гораздо больше.

Он знал все, чего не знала она.

Суббота, 16 августа 1947 года

Мы сегодня прошли по кладбищу из пней – срубленных деревьев. Срубили целый лес, несчастные деревья вытягивали из земли, разрубали на части, они истекали кровью! Там еще дымились остатки сожженных стволов – ужасное зловоние, отвратительные облака черного дыма… Дик, это чудовище, только смотрел прямо перед собой. Интересно, его хоть что-нибудь волнует?

Мама умерла. Он сказал, что она умерла от пищевого отравления: съела испорченный картофельный салат, который оставила на кухонном столе. А я думаю, это он отравил ее.

Он причинил мне ужасную боль, я думала, что рассыплюсь на миллион кусков.

К тому же у меня кровотечение, вроде месячных. Он только глаза вытаращил, когда я заставила его остановиться возле аптеки и купить мне гигиенические прокладки. Я еле-еле хожу.

О дневник, что со мной теперь будет? Ты помнишь, как Бетси и я помогали папе ловить бабочек? Кажется, что это было так давно – в другой жизни.

Воскресенье, 17 августа 1947 года