Екатерина Асорина - После любви

Мне приходилось играть роль счастливой матери ради девочки, но со временем перестало получаться. Такие игры ставят женщину на грань нервного срыва, и в них играть опасно.

Когда соединяются два человека, соединяются два мира. Его мать, сестра, друг, все надеются на то, что ты подаришь их сыну, брату, другу счастье и не сделаешь ему больно. А если сделаешь, то больно будет всем. Я никогда не уходила первой и старалась не делать больно. Мой долг по отношению к миру моих мужей выполнялся. Бабушка, желавшая общаться с внучкой, могла видеть ее в любое время. Друзья быстро убеждались, что их товарищи не смертельно ранены, а скорее, наоборот, вышли из тюрьмы на свободу. Сестры, считавшие меня сволочью, приходили, чтоб плюнуть мне в лицо, но тут же успокаивались. В общем, все были довольны.

Самым серьезным аргументом за то, чтобы остаться, как ни странно, оказывался налаженный быт — мы знали, как жить вместе. Я поднималась раньше и готовила завтрак, он ложился позже и прибирал на кухне после ужина. Он любил телевизор, я — книги, и чтобы не мешать мне, он использовал наушники. Я знала, что ни при каких обстоятельствах нельзя обзывать его козлом, а он знал, что меня в исступление вводят разбросанные по ванной упаковки из-под линз. Известный список покупок, известный набор гостей, известный распорядок дня. Как части пазла, мы притерлись друг к другу, почти приклеились, и разорвать проросшие между нами корни было сложнее всего.

Мы знали, как жить вместе, но нам не было хорошо вдвоем. Хрупкий баланс интересов двух людей, построенный на почве любви, нарушился, и каждый тянул одеяло на себя. Мы злились, ссорились и с удивлением возмущались вещам, которых раньше не замечали. Подобно Каю из сказки, которому попал в глаз осколок дьявольского зеркала, мы начинали видеть друг в друге только недостатки, достоинства же теряли всякую ценность. Раньше мне казалось, что он так умильно сопит во сне, а теперь это был омерзительный храп. Раньше ему казалось, что я очаровательно взмахиваю ресницами, а теперь, оказывается, хлопаю глазами, как корова. Меня бесило, что он не пользуется ножом за едой, его же бесило, что по выходным я сплю до обеда. Все больше мы отдалялись друг от друга, все глубже становилась трещина между нами. Эта трещина неуклонно разрасталась, и, наконец, мы понимали: нет больше сил быть вместе.

Мы расходились, и начинались поиски новой любви. Я находила ее, но все повторялось. Какое-то грустное дежавю. Какой-то замкнутый круг.

На этот раз все было по-другому, я вела нечестную игру — была любовницей. Наслаждалась урывками, как голодная, захлебываясь, глотала крохи счастья. Как это жалко — не иметь возможности выйти с ним в люди, гордиться им, ловить восхищенные или просто одобряющие взгляды, ведь влюбленные всегда притягивают взгляды. Быть вместе только в постели — это лишь жалкие осколки любви.

Я помню, как впервые шла от любимого домой — от одного воспоминания о муже, от одной мысли о том, что вот-вот мне предстоит вдохнуть нелюбимый теперь аромат туалетной воды, меня тошнило. В тот день мы планировали торжественный визит к свекрам по поводу какого-то праздника. Мне предстояло притворяться примерной женой и кивать в ответ на настойчивый, многократно повторяемый вопрос захмелевшей «мамы»:

— Доч-ченька-а-а, л-л-любишь моего сына?

Еще более тяжкое испытание — обманывать мужа и быть не в силах что-то изменить. Быть подлой, испорченной, развращенной. Я мысленно произношу эти слова, и каждое, как выстрел, стреляет в висок.

Возвращаясь домой, я леденела от ужаса содеянного. Заглядывала мужу в глаза, пытаясь найти в них подозрение или гнев, страшилась заслуженного наказания и втайне желала его. Совесть грызла меня изнутри, жгла кожу снаружи, живот сотрясался от желудочных спазм и чтобы унять этот жар, я полчаса приходила в себя под холодным душем, пока меня не начинало трясти уже от озноба.

Неделю ходила как идеальная жена-робот, никаких упреков и претензий, готовила изысканные блюда, убирала квартиру до блеска, покупала ему рубашку его, а не моего любимого цвета. Меня заставляло это делать не только чувство вины, я искренне пыталась забыть другого, все вернуть, сделать, как прежде. Если ради любви я делала для него все, то, может быть, и обратное верно — я буду делать нашу жизнь уютной, и любовь вернется? Но ничего не получалось. Я ругала себя самыми мерзкими словами, но изменить ничего не могла, и вновь летела к тому, которого из-за своей трусости приходилось называть любовником.