Сухбат Афлатуни: Тёплое лето в Бултыхах

Вытащила целый пакет крыжовника.

Тысячу лет его не ела!

Вот так живешь, а столько всего вокруг не ешь.

Пошла в ванную, мыть.

А тогда здесь церкви не было. И мама ни во что не верила. И папочка. Верил в науку, до сих пор «Наука и жизнь» на даче стопками валяется, в мышиных какашках.

А я верила в вампиру. Ленька из лагеря привез целый сюжет. Укрывалась с головой. А вдруг вампира сможет сбросить с меня одеяло? А? Что тогда, а?

— Лен! Ты что там, уснула с крыжовником? Или мылом его моешь?

— Ага, шампунем!

Выключаю воду. Смотрю в зеркало. Два седых волоса. И вот еще один.

Генка очень смешной. При ходьбе щеки трясутся. Как хомяк, говорю ему.

Это плохо. Серьезно. Если какой-то мужик начинает мне казаться смешным — то это все, картина Репина, не успеваешь даже тормознуть. Машина вбок, в кювет и вверх колесами.

Сидим под старыми соснами. Он из Владикавказа.

Задираю голову. Как в кино, стволы вверх, как пальмы, перспективное сокращение.

— Да, красиво, — говорит. — По тебе муравей.

Еще говорит, что многие тут обратили на нас внимание. Что мы одеваемся странно.

Звонил Коваленок. Я же просила, что ж такое!

Не выдержала, сунула мобильный папе. Сама на балкончик. Сижу на плетенке, руки ледяные, папа мычит Коваленку фигню какую-то, бе-ме.

Врываюсь, выхватываю трубку. Говорю спокойным тоном:

— Я же просила, по всем вопросом — с Казимировым!

Через десять минут — Казимиров. «Елена, все в порядке, я все объяснил».

Объяснил! Сказала, буду искать другого адвоката.

Не прямо, а дала понять.

Ну вот и башка. А-а. Куда опять анальгин? В косметичке целая аптека, а как нужно, так одни презервативы и уголь активированный.

Влезла под одеяло, задернула шторы. Голова! А!

Приперся Леник, навонял кремом от загара.

Ходит по комнате… туда, сюда…

Наклонился:

— Отдыхаешь?

— Подыхаю.

— Помочь что-то?

— Чтоб скорее подохла?.. Ну, воды принеси.

Уходит в ванную.

Рожает он там эту воду, что ли?

— Голову приподними.

Приподнимаю. Не разлепляя век. Губы касаются теплого и мягкого. Мокрого.

Пью. Осторожно. Стараясь не касаться губами его кожи.

Принес мне воду в ладонях, как тогда.

Снился Коттедж. Запретила думать о нем, теперь назло будет сниться.

Даже обставить не успела. И в спальне еще был ремонт, краску закупила, обои.

И хорошо, что продала. Все у меня еще будет. И коттедж еще лучше. И машина — не эта развалюха, одно название «джип». И мужик нормальный, а не «живая мебель».

Вороны что-то раскаркались.

— Что это у тебя?

Леник показывает на мое запястье.

— Укус.

— Какой?

— Комариный!

Розовый полумесяц. Впилась зубами, вчера. Когда сон вспомнила. Про коттеджик.

— Комар, случайно, не в красных шортах был?

— Нет, — говорю, — не в красных!

Отелло, на фиг.

Выплыли почти на середину озера. Генка на веслах.

— Вот здесь. Вода спокойная. Может, повезет.

Вода. Облака в воде. Ничего не вижу.

Нет, что-то темное. Это?

Гена смешно качает головой: не там, а во-он там.

— В позапрошлом меньше воды было. Каланча почти из воды торчала.

Я смотрю. Кажется, вижу.

— А если нырнуть, то хорошо видно.

— Я и так вижу.

Ничего не вижу. Только небо. Опускаюсь затылком на доску, солнце сквозь веки.

— А я нырну, — сообщает.

— Стой!

Быстро встаю и бросаюсь в воду.

Лед! Не брызги, а льдинки взлетают.

Ка-а-айф.

Но не ныряю. Зачем мне эта каланча?

Зачем мне затопленный город?

Зачем этот со смешными щеками? Зачем?

— Гена!

Подгребает на лодке, помогает залезть.

Мокрые волосы ползут по мне как змеи.

Зубы тык-тык-тык. Гена мне бренди, «на», запасливый… Как белка…

Б-б-белка… Чуть не откусываю горлышко, так стучат вот.

Отогреваюсь под его курткой.

— Возвращаемся. Может, сейчас там у тебя тонет, а мы тут…

Генка послушно гребет назад.

Кладет весла, поворачивается и целует.

Я не отталкиваю.

Скоро это все кончится.

Скоро у меня ничего не будет. Ничего, одна черная дверь.

«Папа, смотри, по мне мурашик ползет!»

Папа из-за газеты: «Убей».

Убивать не хотелось. Хотелось, чтобы на него посмотрели. То есть, на меня. Он же по мне ползет. Мамочка вылезла из воды: «Холодно сегодня». Вся в каплях и мурашках, и водой пахнет. Подошла к папе, легла рядом. Папа отложил газеты, подпер голову ладонью. Какой он красивый, когда газеты не читает.

«А где котлетки?» — спрашивает мамочка.

Папа мотнул головой в сторону кустов облепихи.