Джеймс Хайнс - Расклад рун

Оппенгеймер представлял ее Карсвеллу.

– Профессор Юнгер из Нортфилдского университета, – сказал Оппенгеймер. – Сегодня он будет участвовать в нашей дискуссии.

– Профессор! – сухо сказал Карсвелл, протягивая руку.

Сердце Вирджинии бешено колотилось, и ей было непросто вытащить руку из кармана. Она никогда раньше не прикасалась к Карсвеллу и теперь была уверена, что, как только коснется его, он сразу же поймет, кто она такая. Оппенгеймер вежливо подтолкнул ее к Карсвеллу, и она протянула полностью одеревеневшую руку. Пальцы Вирджинии инстинктивно сжались, как только коснулись ладони Карсвелла. Его рука источала жуткий ледяной холод, он обхватил ее кисть своими короткими пальцами.

– Виктор Карсвелл, – произнес он, прищурившись.

Кто-то из публики свистнул, и, к величайшему облегчению Вирджинии, Карсвелл отпустил ее руку и повернулся в сторону толпы, презрительно сжав губы. Вирджиния обменялась взглядами с Бобом Доу, стоявшим немного поодаль и вспотевшим от предвкушения предстоящей баталии.

– Коллеги, прошу вас, – произнес Оппенгеймер шутливо-ворчливым тоном. – Не надо нам тут дырявых покрышек, умоляю.

– Да-да, – добавил Карсвелл, – сохраните, пожалуйста, все известные вам способы публичной демонстрации презрения до того момента, как я завершу чтение доклада.

В аудитории послышались возгласы удивления и даже чей-то хохоток. Оппенгеймер повернулся к Вирджинии и Бобу Доу и спросил:

– Начнем?

Все расселись, кроме Оппенгеймера, который прошел на кафедру. Карсвелл и Боб Доу сели слева от кафедры, поэтому Вирджиния заняла место справа в самом конце стола, как можно дальше от Карсвелла.

Оппенгеймер извлек из нагрудного кармана карточку и начал в высшей степени дипломатичное, нейтральное представление Карсвелла, без каких-либо похвал или чисто формальных выражений дружелюбия, как обычно принято в подобных случаях, – просто излагал его биографию, перечислял степени, публикации, места работы. Только однажды он чуть было не похвалил его, когда характеризовал исследовательские интересы Карсвелла.

– И вот он снова всех нас поразил, – провозгласил Оппенгеймер, – темой своего сегодняшнего доклада, каковая знаменует возвращение нашего гостя к своим истокам, к исконной почве, если слово «почва» может быть вообще применимо к Южной Океании.

Он сделал паузу, ожидая смеха в аудитории, но слова его были встречены гробовым молчанием.

– Сегодняшнее выступление нашего гостя также является, – продолжал Оппенгеймер с видом опытного актера, – в высшей степени волнующим, если не сказать вдохновляющим вторжением в область тендерных исследований. Леди и… гм… джентльмены, рад представить вам профессора Виктора Карсвелла.

Одна пара рук начала аплодировать. Все взгляды в аудитории обратились на Боба Доу из Канзасского университета. Его одинокие жалкие хлопки, в которых слышалось нечто из дзен-буддизма, затихли, как только Доу обвел взглядом присутствующих. Единственным другим звуком в зале было эхо от его собственных аплодисментов. Он поднял глаза к потолку, облизал губы и сунул руки под мышки.

Оппенгеймер сел справа от кафедры, и на кафедру взошел Карсвелл.

– Спасибо всем, почтившим меня своим присутствием, – сказал он, раскладывая листы рукописи.

Откуда-то из задних рядов донеслось шипение, долгое и злобное, очень напоминавшее змеиное. В зале воцарилась долгая страшная тишина. Все боялись пошевелиться. Карсвелл же даже глазом не моргнул.

– Мне прекрасно известно, что вы все обо мне думаете, – произнес он наконец, едва сдерживая улыбку. – Я знаю: вы думаете, что я… как бы точнее выразиться?… что моя лучшая пора прошла. Что я – вчерашний день. Что мне давно следовало бы свернуться, засохнуть, как опавшему листу, и позволить ветру постмодернизма смести меня и мне подобных с вашего пути.

– Вполне правильное сравнение, – раздался чей-то голос с передних рядов, за которым последовал смех, а за смехом еще более напряженная тишина.

Карсвелл улыбнулся, и даже сбоку, с того места, где сидела Вирджиния, его улыбка казалась не менее злобной и зловещей, чем то шипение, что раздалось незадолго до этого. Он поднял свой доклад – мой доклад, подумала Вирджиния, – зажав листы между большим и указательным пальцем, и продемонстрировал его хранящей гробовое молчание толпе женщин.

– Я здесь для того, чтобы поразить вас, – прошептал он.

Карсвелл сделал глубокий вдох, положил текст перед собой и перевернул титульный лист. Затем извлек из жилетного кармана пенсне и водрузил на нос.