Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

А у меня тем временем были свои сложности, которые не имели никакого отношения к напряженной работе ради денег. По ночам я просыпался от невралгии тройничного нерва — боль удавалось приглушить только табаком и крепким кофе. Я поехал к дантисту во Франт, и он диагностировал воспаление резавшегося зуба мудрости. Вырывая, он его сломал. Пришлось ехать в больницу неподалеку от Танбридж-Уэллса, где мне извлекли зубной корень под общим наркозом. Теперь надо было какое-то время пробыть в больнице, хотя я надеялся, что никогда сюда больше не попаду. Но главная проблема заключалась в том, что Линн не могла оставаться ночью одна — даже с собакой, которая начинала носиться, как угорелая, при одном предположении, что где-то зашуршала мышь. Линн боялась темноты, этот страх зародился в темном военном Лондоне, когда во время светомаскировки на нее напали четверо американских солдат-дезертиров. Линн боялась не мрака как такового, а тьмы своего спящего сознания. Замужняя дочь нашего бакалейщика согласилась спать на моей кровати, если сменят белье. Если история не затянется, она была готова остаться еще на несколько ночей. Нью-йоркский издатель У. У. Нортон купил «Право на ответ», шли переговоры о том, чтобы мне ехать в Соединенные Штаты для улаживания дел. Но Линн наложила запрет: столь долгого отсутствия она не выдержит.

Оказаться в больничной палате — сродни возвращению в мужское братство. Война закончилась пятнадцать лет назад, но во многих из нас жила ностальгия по ностальгии: вдали от дома мы хотели вернуться к родному очагу, а оказавшись дома, стремились назад. В палате двое больных прочли мой первый роман. Приятно, когда тебя ценят и одобряют, и ты можешь на время вырваться из давящей атмосферы жизни с женщиной, готовой в любую минуту завопить и начать бить тарелки. Больница стала для меня местом краткого отдыха. На спине — там, где у меня брали пункцию спинного мозга, образовалась большая киста. Чтобы продлить пребывание в больнице, я попросил ее вырезать. При этом я испытывал чувство вины.

Мы с Линн постепенно приноровились к деревенской жизни, оживляемой, в основном, пьянством и угрозами покончить с собой. Один человек, чиновник Министерства национального страхования, регулярно наведывался к нам: он не мог уразуметь, почему я не заполняю карточку. Этот мистер Стэнли, человек из хорошей ланкаширской семьи, во время первого визита с любопытством смотрел на меня поверх стакана с джином. А я с любопытством смотрел на него поверх своего. Раньше он был Братом Джоном Вьянни в Колледже Ксавьера [151] Римско-католический колледж в Манчестере основан в 1862 г. В этом колледже учился и Бёрджесс. в Манчестере и обучал меня основам латыни. Подобно многим сокурсникам, он ушел из ордена и женился. Воспоминания о годах в Манчестере благотворно сказывались на Линн. Как-то она пришла в колледж на танцы, и Брат Николас застукал нас в библиотеке для старшеклассников, где мы пылко занимались любовью. Позже воспоминание о Манчестере вернулось с визитом Джорджа Двайера [152] Джордж Патрик Двайер (1908–1987) — английский прелат римско-католической церкви, 6-й епископ Лидса. , моего кузена, в настоящее время епископа Лидского. Тогда Линн встретилась первый раз со строгим католическим богословием в ланкаширском стиле. Она воскрешала в памяти уроки средневековой истории в средней школе Бедвеллти, говорила о святом Фоме Аквинском и пыталась дать определение мистицизму. Джордж Двайер знал о моем вероотступничестве, и я резко заявил ему о нежелании возвращаться в лоно церкви. Обратившись к Линн, он предупредил ее об ответственности за спасение души мужа и привел убедительные доказательства существования ада. В церковь она так и не пришла, но стала относиться к ней с большим уважением, чем раньше. Даже если ад — вымысел, самоубийцы уже два тысячелетия окружены ореолом пламени. Il fallait tenter de vivre [153] Нужно пытаться жить (франц.). .

Я раскопал пожелтевшую рукопись моего старого романа «Червь и кольцо» и сел его переписывать — по возможности смягчая юмором чувство вины пред католической церковью. Приведя за месяц роман в порядок, я послал его Янсону-Смиту. Тот передал рукопись вместе с «Мистером Эндерби изнутри» Джеймсу Мичи из «Хайнеманна». Вначале он показал ему туалетные сцены. Мичи ничего не отверг, но и не одобрил, решив, что со временем это можно будет напечатать, но под другой фамилией. «Что там еще у вас?» — спросил он так, будто я — известный бренд, массово поставляющий «сортирную» литературу. Тогда Янсон-Смит извлек «Червя и кольцо», и его сочли вполне заслуживающим издания в 1961 году. Рональд Гант, старший редактор, отвергший роман в 1954-м, теперь оценил его высоко. Мне заплатили еще один аванс, и он опять не превышал те, что платили во времена Форда Мэдокса Форда и Д. Г. Лоуренса.