Олег Якубов - Кабак

Как мне было с ними хорошо! Даже боялся, что расплачусь. Мама от меня не отходила, за столом села не рядом с отцом, как обычно, а устроилась возле меня. Постоянно вскакивала, что-то подкладывала мне на тарелку. Даже бутылку с коньяком у Гены отняла, сама мне подливала в рюмку. Просидел допоздна и, несмотря на уговоры остаться, все же ушел — сердце мое больше не выдерживало такой безграничной заботы и теплоты родных людей. Отвык я от этого.

Ночью очутился в каком-то баре, навязался в чужую компанию. Ухаживал за девушкой. Получил от ее жениха по морде. Хотел швырнуть в него пепельницей, но полетели окурки, а пепельница осталась у меня в руке. Жениху было обидно, мне — смешно. От наших эмоций перевернулся стол, разбилась посуда. Ночевал в «обезьяннике», жених оказался рядом. До утра мучил меня вопросом, как зовут его невесту. Сошлись на имени «Галя». Утром мне вернули паспорт, сержант, отводя взгляд, уверял, что денег у меня при себе не было. Видимо, от огорчения я впал в забытье. Очнулся через несколько месяцев. В Израиле.

Все, что я до этого делал, было действиями механическими, неосмысленными. Скитался, искал работу, снова побывал на киностудии, сначала на одной, потом на другой — их теперь по Москве было прудпруди, этих маленьких частных студий. Растоптав остатки профессиональной гордости (а были они?), согласился сниматься в рекламных роликах. Режиссер успокоил меня быстро:

— И не такие, как ты, знаменитости снимаются. По подбору актеров в рекламных съемках — «Война и мир» отдыхает.

Предпочитал рекламу продуктов — можно было сэкономить деньги на еду. В перерывах там же, на студиях, подрабатывал то грузчиком, то помощником осветителя, и вообще не пренебрегал никакой работой. Неожиданно встретил на одной из студий Сеню-алкаша, он теперь расписывал здесь декорации. Одет был опрятно. Пил по-прежнему, но вино переливал в поллитровую фляжку и носил ее во внутреннем кармане модного твидового пиджака. Семен Ильич дал мне телефон Юрия Борисовича Гершина, нашего бывшего директора. Где он его раздобыл, не рассказывал, загадочно улыбался. Сказал только:

— Позвони, он рад будет.

Судя по коду страны, Юрий Борисович обитал теперь в Израиле, видно, до Америки так и не добрался. Оказавшись в одном из кабинетов студии возле телефона, я, воровато оглядываясь, набрал международный номер. Альхен ответил после первого же гудка. Слышимость была такой, словно он рядом находился. Поначалу явно обрадовался. Потом, видимо, вспомнив про свой имидж, заговорил деловым тоном. Предложил прислать вызов, обещал содействие, если я приеду. А куда присылать-то? У меня не то что постоянного жилья, у меня даже адреса собственного не было. Но тут мне пришла в голову шальная мысль, которая в тот момент показалась мне настолько простой и ясной, что могла разом решить все мои жизненные проблемы, избавить от невзгод, вернуть былое счастье. В тот момент мне подумалось и уже так хотелось в это верить: а вдруг Ольга поедет со мной, она же хотела вырваться за бугор. Положа руку на сердце, все эти годы я надеялся, что она вернется. Рисовал в своем воображении сцены настолько же радужные, насколько и несбыточные, то есть абсолютно нереальные. Мое небогатое воображение создавало всякий раз одну и ту же картину. Приходит Ольга и со слезами говорит:

— Игорь, я была неправа. Давай все забудем и начнем сначала. Ты — самый лучший из всех, кого я встречала. И тут, поговорив с Юрием Борисовичем, я в каком-то диком восторге решил: «Вот теперь все получится». Попросил его выслать мне вызов на Центральный телеграф до востребования. Недолго раздумывая, из этого же кабинета на киностудии позвонил бывшей жене — уж что-что, а телефон ее у меня всегда был при себе. В ответ — длинные бездушные гудки.

Дозвонился дня через три, Ольга пояснила, что обычно не отвечает на незнакомые звонки, тут же довольно равнодушно поинтересовалась:

— У тебя что-то случилось?

Встретиться отказалась, сославшись на занятость. Тогда я брякнул сразу:

— Оля, я уезжаю в Израиль. Поедем вместе, ты же хотела…

— Дурак, — ответила она без раздумий, видно, диагноз был поставлен ею давно и окончательно. В трубке мерзко запищали короткие гудки.

«Ах, так! Ну, мы еще посмотрим», — злорадно подумал я, не дав себе труда домыслить, что именно мы «посмотрим». И стал ежедневно наведываться на Центральный телеграф. Вызов пришел через несколько недель.

Документы мне оформили довольно легко. Дипломат в израильском посольстве сказал, что «мы рады решению такого талантливого человека, как вы, поехать на Землю обетованную». Уверенности и радости в его голосе я не почувствовал. Мне вручили бесплатный билет, памятку для отъезжающих и тощенький русско-ивритский разговорник, разрисованный детскими картинками. Вероятно, картинки, по мнению изготовителей разговорника, соответствовали уровню умственного развития отъезжающих. Нашел в разговорнике свое любимое блюдо — огурец. Выяснил, что на иврите это звучит «мэлафэфон». С тоской подумал, что такого мне не выговорить никогда. А вот случайно попавшееся в этой же брошюрке слово «прокуратура» мне понравилось. Звучало — «проклитут», лучше и не скажешь.