Олег Якубов - Кабак

Процесс длился две недели. День ото дня все яростнее были нападки гособвинителя — прокурора, чья фамилия с французского на русский переводилась как «крючок». Сергей оставался невозмутим. Его уголовное дело, выставленное на длинном столе, едва уместилось в семидесят два тома. Не оставалось ни малейших сомнений, что каждую из страниц этого многотомного дела он помнит не просто дословно, но и всеми многочисленными нюансами. Не могу сказать, что адвокаты были здесь лишними, свою работу они выполняли, насколько мне, далекому от юриспруденции человеку, сдается — довольно профессионально. Они просто отступили на второй план. А главным адвокатом на этом процессе двадцатого века, как его потом назовут, был сам Сергей Михеев.

Наступил день оглашения вердикта. Город был завален листовками, взывающими к расправе над Михеевым. Фотографии Сергея красовались во всех витринах. Начало заседания было коротким. Присяжные удалились в совещательную комнату, так это, кажется, называется.

Было холодно и ветрено, сыпал мелкий колючий, редкий для здешних мест снежок. Андрей с Ирэн умчались в гостиницу, я кружил по окрестным улочкам, боясь уходить далеко, чтобы не пропустить главного. Окончательно продрогнув, зашел в кафе. Журналисты пробавлялись по случаю гнилой погоды глинтвейном. Я примелькался за эти две недели. Западники кивали мне приветливо, приехавшие на процесс земляки отворачивались. Видно, опасались скомпрометировать себя общением с «песенником братвы».

Зазвонил телефон. Виктор не своим голосом кричал невнятное. Коекак разобравшись, я понял, что по телевидению в Москве только что передали: Михеев осужден на восемь лет тюремного заключения. С трудом сумел его убедить, что это очередная провокация, ничего общего не имеющая с действительностью, — приговор еще не объявляли…

Прошло одиннадцать томительных часов, когда в окно я увидел, как из соседнего кафе, на ходу напяливая на себя черные мантии, пулей вылетели адвокаты. Стремглав устремился за ними.

В самом начале процесса президент суда, седовласая строгая женщина, перечислила подсудимому, по пунктам, предъявляемые ему обвинения. Пунктов было шесть. Перед тем, как огласить вердикт, судья шесть раз обратилась к присяжным с вопросом: «Виновен?». Шесть раз в зале прозвучало: «Не виновен». Старшина присяжных высказался в таком примерно духе:

«Мы здесь целых две недели слушали страшную сказку про мирового злодея. Прокурор так красочно описывал его преступления, что мы уже готовы были поверить, что Михеев даже детей ест. Но сказки хороши дома, у камина. А здесь, в суде, нужны доказательства и документы. За две недели мы не услышали ни одного доказательства вины месье Михеева и не увидели ни единого документа. Именно поэтому наш вывод единодушен — не виновен».

На следующий день я улетал в Москву. Уже пристегнувшись, увидел в дверном проеме самолета Сергея. На мои восторженные вопли выглянули из кабины даже пилоты. После целого ряда интриг со стюардессой нам удалось совершить многосложный обмен с другими пассажирами и мы наконец устроились рядом друг с другом. Я подозвал стюардессу — по сей день помню, звали ее Рита. Предложил Сергею отметить его освобождение. Он отказался:

— Неизвестно, что в Москве меня ждет, не исключаю любого рода провокации. Так что надо быть готовым.

— Тогда уж позволь мне самому выпить за твою свободу, — несколько церемонно заявил я ему.

Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом и, лукаво улыбнувшись, не менее церемонно ответил:

— В таком случае позволь тебе этого не позволить, — и взял с тележки стюардессы бокал.

Полет показался нам коротким, время пролетело стремительнее, чем скорость, которую способен развить аэробус.

Еще в те времена, когда «Ручеек у камина» едва-едва открылся, сарафанное радио мгновенно разнесло по всей театрально-киношной Москве: «Юдин заделался ресторатором, у него теперь свой кабак». Доходили до меня слухи, что появилось устойчивое злословие: нашел наконец заслуженный артист свое амплуа.

В те годы рестораны, принадлежащие известным артистам, уже не были редкостью. Но это были помпезные, хорошо разрекламированные, прежде всего громким имиджем своих владельцев, заведения. Побывать в таких считалось престижным. Здесь можно было встретить множество известных людей — политиков, артистов, спортсменов, олигархов и потом долго с упоением врать: «Сидел тут вчера вечером в одном кабаке с этим самым Пупкиным, ну вы знаете. До чего нудный мужик, надоел просто за целый вечер. И баба какая-то у него противная, нацепила на себя бриллиантов, что игрушек на елку. Пропащий, в общем, вечер, и уйти было невозможно, вцепился в меня как клещ…»