Олег Якубов - Кабак

Месяц шел за месяцем, осень сменили зима, весна, лето — Сергей все томился в тюрьме. Виктора в те дни было не узнать. Он осунулся, похудел и даже начал курить, чего, воспитанный спортом, никогда себе не позволял. Казалось, он даже спать не ложился. День и ночь созванивался с адвокатами, по их настоянию раздобывал какие-то справки, пересылал финансовые документы о коммерческой деятельности фирмы Михеева. Одним словом, старался сделать все, что только было в его силах. Они ведь с самого детства были не разлей вода. Это им как будто по наследству передалось — еще будущие родители Сереги и Витька учились в школе, вроде и дедушки с бабушками были родом из одной деревни, а кто-то даже породнился. Во всяком случае у нас многие считали, что Михеевы и Аверьяновы не просто друзья, а родственники. Так это или нет, доподлинно не знаю. Знаю только, что и родной брат не смог бы сделать больше, чем делал Виктор в те дни.

Прошло два года. Наконец назначили дату суда. Виктору в визе очередной раз отказали.

— Поезжай, — попросил он меня. — Хоть будет кому рассказать, что там происходит. Только звони каждый день. Слышишь, каждый день!

Дворец правосудия размещался в солидном, устрашающего вида каменном здании. Он был оцеплен густым частоколом полицейских. Вооруженные автоматами «гоблины» заняли все лестничные пролеты, над дворцом барражировал полицейский вертолет. Довольно просторный зал желающие посмотреть, как будут судить главаря русской мафии, заполнили до отказа. Хорошо, догадался приехать пораньше. После того как все уселись, тех, кому не хватило места, бесцеремонно выпроводили — стоять было запрещено.

Процедура начала была необычной и оттого любопытной. На возвышении установили лототрон. Барабан вращался, из него по желобку покатились пронумерованные шары — так жребием определили двенадцать присяжных — шесть основных и столько же запасных. Запасные на случай, если кто-то из основных заболеет.

Вывели Сергея. За прошедшие два года он похудел, но не очень изменился. Выглядел сосредоточенно. Да и как иначе может выглядеть человек, когда решается его судьба. За спиной подсудимого разместились адвокаты, переводчики. Сначала переводила худая пожилая дама, которую я для себя окрестил Бабой Ягой. Русский язык ее был, мягко говоря, далек от совершенства, сильный акцент мешал сосредоточиться. Над каждым словом думала бесконечно долго. Когда Сергей, подавая реплику, заметил, что высказанные им на следствии аргументы можно уподобить гласу вопиющего в пустыне, мадам снова надолго задумалась, потом перевела: «Господин Михеев сравнивает себя с человеком, кричащим на песке, — и добавила: — русский фольклор». Сергей пошептался с адвокатами, те обратились к судье с ходатайством, и переводить стал немолодой уже полный господин с аккуратно подстриженной бородкой клинышком. Звали его Онри Ханин. Его русский язык был великолепен, отличался изысканной старомодностью.

Вечером я столкнулся с ним в вестибюле гостиницы. Он солидно шествовал в сопровождении яркой внешности дамы.

— Мы с женой идем ужинать. Здесь, за углом, есть симпатичный ресторанчик, — обратился Ханин ко мне. — Не желаете составить нам компанию?

Я проголодался, но еще и очень хотел познакомиться с переводчиком поближе, узнать то, что днем толком не смог расслышать, или попросту не понял. Мой французский оставлял желать лучшего. Впрочем, так же, как английский, немецкий и прочие иностранные языки, включая наречие племени Мумбу-Юмбу.

Онри протянул мне руку для знакомства, представил себя и супругу:

— Андрей, а мою любимую половину можете называть Ирэн. Она неплохо понимает русский язык, так что не стесняйтесь.

Что он имел в виду? Вечер прошел непринужденно и с большой для меня пользой. Поняв, что я ни бум-бум во французском, Андрей предложил мне помощь Ирэн в качестве переводчицы. Ей, мол, будет полезно попрактиковаться в русском языке, да и для меня польза очевидная. Я и не думал отказываться, поблагодарил этих обаятельных людей настолько горячо, насколько еще мог быть искренним.

Андрей Ханин происходил из старинного дворянского русского рода. Предки его жили в России, бабушка даже состояла фрейлиной при дворе Ее высочества императрицы. Дед был товарищем министра Российской империи. Когда другие товарищи, в октябре семнадцатого, лишили его и ему подобных дворянских титулов, денег и особняков, дед заделался простым парижским таксистом. Благо французскому языку дворянских сынков учили с детства. Но говорить на французском дома, в Париже, бабка, женщина властная, запрещала категорически. Юный Андрюша подчинялся этому правилу так же беспрекословно, как и все остальные.