Михаил Ишков - Операция «Булгаков»

Из отчета С. Г. Гендина :

«…разговор сначала не клеился. Е. С. решила, что я подсел к ней, чтобы завязать знакомство. Я попытался объяснить, что мой интерес имеет исключительно служебный характер. Я попросил ее помочь компетентным органам в одном деликатном деле, касающемся лично ее и опекаемого нами гражданина.

На это предложение Е. С. заявила: «…это что, новая форма сводничества?» Поинтересовалась моей должностью и отметила, что приставать к порядочным женщинам на улице недостойно не то что работнику компетентных органов, но даже конюху. Затем добавила: «…если вы намереваетесь меня арестовать, будьте любезны, сделать это в более пристойном и более официальном порядке».

После этих слов она встала и направилась к выходу из сквера.

Тогда ей вслед я зачитал на память начало неопубликованной рукописи, которую объект три года назад послал на Кавказ, где она отдыхала.

« Бесценный друг мой! Итак, Вы настаиваете на том, чтобы я сообщил Вам в год катастрофы, каким образом я сделался драматургом? Скажите только одно – зачем Вам это? И еще: дайте слово, что Вы не отдадите в печать эту тетрадь даже и после моей смерти ».

Е. С. поколебавшись вернулась. Присела на скамейку и потребовала показать удостоверение. Предъявив его, я объяснил, что просьба, с которой мне пришлось обратиться, настолько щекотливого свойства, что я просто вынужден – именно из соображений деликатности – поговорить с ней приватно.

Как бы между прочим…

Лицо у гражданки Ш. было каменное. Насчет «щекотливости» она не без неприязни заметила, что ей с трудом верится, будто такое препятствие может служить помехой для вызова ее на Лубянку, но в любом случае она признательна, что этот разговор – даже если это вербовочный разговор! – будет проведен именно здесь, на свежем воздухе, в городском саду.

Я в сердцах ответил, что ни о какой вербовке и речи не идет. Обстоятельства сложились так, что моя просьба имеет важное государственное значение. Дело, знаете ли, очень неординарное… Здесь вербовка не поможет. Здесь важна личная заинтересованность, добровольное согласие помочь нам.

Затем, без паузы, спросил:

– Вы его любите?

Е. С. не смогла скрыть ни изумления, ни неприязни.

– Кого?

– Михаила Афанасьевича?

– Вам до этого нет никакого дела!

– Мне поручено спасти известного драматурга, и я спасу его, в чем и прошу помощи от женщины, которой он дорог.

– Кто же ему угрожает?

– К сожалению, он сам себе и угрожает…

– Вы настаиваете, чтобы я его предостерегла?..

– Нет, Елена Сергеевна, в данном случае одними предостережениями не обойдешься. Я прошу вас спасти его в прямом смысле этого слова. Вы должны уйти к нему, вернуться к нему. Одним словом, возобновить отношения.

– Вы соображаете, что говорите?!

– Очень даже соображаю. Я готов принести вам извинения за бестактность, но другого выхода у нас нет. В том состоянии болезненной опустошенности и удручающей беспросветности, в котором сейчас пребывает Михаил Афанасьевич, только вы можете удержать его от необдуманных поступков.

– У него есть жена!

– К сожалению, доверить такое задание Любови Евгеньевне мы не можем. Мало того, что у нее теперь своя жизнь, Михаил Афанасьевич вряд ли примет ее помощь.

– Вы занятный интриган. В чем моя помощь будет выражаться?

– В заботе, в любви. Если хотите – в желании вернуть радость жизни самому дорогому человеку на свете.

– Не слишком ли высокого мнения обо мне?

– Нет, Елена Сергеевна. Я детально ознакомился с тем, как развивался ваш роман…

– Подглядывали в замочную скважину?

– Ни я, ни мои люди не подглядывали в замочную скважину. В том не было нужды. Всегда найдутся доброжелатели, которые с большой охотой исполнят эту обязанность, особенно в отношении известного человека. Есть также люди, отягощенные множеством грехов, как бы ни забавно звучало это слово в устах правоверного коммуниста, – готовые выложить все, что им известно…

– Даже если и так, ваше предложение гнусно и недостойно не только правоверного коммуниста, но и сотрудника государственного учреждения.

– Полностью согласен с вами. Если вы сейчас попросите меня закончить этот разговор, я встану и уйду, но уйти первым должен я.

– А последствия?..

– Последствия могут оказаться самыми тяжкими.

– И для меня тоже?

– И для вас тоже.

– Вы мне угрожаете?

– Нет, предупреждаю. Поверьте, я до конца откровенен с вами. Я не хочу ничего скрывать. Мое начальство не простит ни мне, ни вам, ни кому-либо еще гибели известного драматурга, в творчестве которого заинтересовано высшее руководство страны.