Михаил Ишков - Операция «Булгаков»

В случае чего продай люстру.

По телефону Рылеев подтвердил:

– Насчет ловушки, в которую кое-кто пытался заманить Булгакова, идешь верной дорогой, дружище. Загляни в мои черновики, там есть тезисы, относящиеся к середине двадцатых, когда Зиновьев и Каменев, разругавшись со Сталиным, прибежали ко Льву Давыдычу договариваться о объединении усилий в борьбе с тогдашним ЦК. Могу подбросить материал.

Материала у меня и так хватало.

Другая мысль в тот момент не давала мне покоя – эту часть работы я должен проделать самостоятельно или прекратить сотрудничество с Рылеевым. Доверяться ему в таких непростых исторических вопросах было опасно.

Виной тому был сам Рылеев, чье карканье не предвещало мне ничего хорошего. На нем изначально стояло клеймо. Не я его поставил, и пусть оно откровенно припахивало сталинской нетерпимостью, этот факт вполне мог лишить меня будущего.

С самого начала я пошел не за тем гуру. Вместо того чтобы выбрать в поводыри более привлекательную для нынешних дней фигуру – жертву сталинских репрессий, например, или какого-нибудь известного художника, освятившего себя ненавистью к коммунистическому режиму, открывшего глаза неучам навроде Солоухина на его дьявольскую сущность и бесовские игрища его приспешников, – я пошел на поводу у человека, продавшего душу большевистскому дьяволу. Чем бы я ни оправдывался – кому-то надо было ловить шпионов, выигрывать войну, строить заводы, возводить плотины, запускать человека в космос, изобретать атомную бомбу, в конце концов сеять хлеб – это были бессмысленные потуги.

Их никто не примет во внимание.

Семьдесят лет бездны – и все тут! А хлеб сеяли, чтобы поддержать на плаву тоталитарный режим.

Это общепризнанный факт. На него нельзя покушаться.

Не мог я сослаться и на незнание, на неопытность, на простодушную доверчивость. На свободу слова, наконец. Я же не младенец и сам должен понимать, что связь с «волками в овечьих шкурах», «репрессантами и духовными мародерами», «карателями и палачами» – пусть даже опосредованная, пусть даже в форме романа либо воспоминаний (но ни в коем случае не мемуаров), – грозит как минимум пятнадцатью годами молчания и, главное, лишением права переписки.

Это тоже был факт и факт убойный. Мистика а-ля Булгаков проявлялась в нем с акварельной прозрачностью. Не хватало только современного Коровьева, чтобы я запел.

Интересно, какую песню мне пришлось бы подхватить при появлении этого неугомонного беса?

«Интернационал»?

Или «Взвейтесь кострами, синие ночи»?..

Коты за окном затянули что-то из «Кармен», и под это хоровое пение я открыл папку…

Кончик интриги, сплетаемой вокруг Булгакова, я ухватил в письме Г. Г. Ягоды к В. М. Молотову, в котором зампредседателя ОГПУ предлагал «произвести обыски без арестов у нижепоименованных 8 лиц, и по результатам обыска, о которых Вам будет доложено особо, возбудить следствие, в зависимости от результатов коего выслать, если понадобится, кроме ЛЕЖНЕВА, и еще ряд лиц по следующему списку: Ю. В. Ключников, Ю. Н. Потехин, В. Г. Тан-Богораз, С. А. Адрианов, А. М. Редко, М. В. Устрялов.

Седьмым в списке был Булгаков, по ошибке названный Михаилом Александровичем [32].

Этот список заставил меня задуматься.

Если ОГПУ во исполнение решения политбюро насчет окончания заигрывания с эмиграцией было озабочено высылкой утративших свою ценность «сменовеховцев», почему в списке бывших эмигрантов не оказалось А. Н. Толстого или Василевского – Не-Буквы? [33]Почему из всех авторов «Накануне» – М. Пришвина, М. Зощенко, Александра Грина, А. Ахматовой, Б. Пильняка, М. Волошина, Вс. Рождественского, К. Чуковского, А. Неверова, С. Городецкого, Е. Дорошевича, М. Кузьмина, – в предложенный Молотову перечень оказался включенным только Булгаков? Неужели все эти уважаемые люди – особенно Анна Ахматова, Михаил Зощенко или Максимилиан Волошин! – успели продемонстрировать властям свою лояльность, и только «безродный пес» Булгаков все еще «брызгал отравленной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы»?

Чушь какая-то!..

Чем же так насолил храбрым чекистам еще малоизвестный в те дни автор «Собачьего сердца» и «Роковых яиц»? Судя по некоторым тонкостям и нехарактерной для той поры деликатности, активность была вызвана инициативой самих работников НКВД, в частности, Генрихом (Генохом) Ягодой. Неужели на Лубянке вопреки решению ЦК и личному указанию Генерального секретаря нашлись сотрудники, решившие любой ценой сорвать намеченную на октябрь 1926 года премьеру, в которой кое-кто усмотрел потакание «белогвардейскому апофеозу и гимну мещанству»? [34]