Сергей Михеенков - Заградотряд

Мотовилов вздохнул, посмотрел на свою нелепую ногу, упрятанную в толстый каменный куль гипса.

– Да я теперь… что ж… Так-то я вроде здоров. Только вот… Нога новая не отрастёт.

– Отнимают, что ли? Так вы не разрешайте.

– Да нет, не отнимают пока. Но что с ней, толком не говорят. – И он неловко усмехнулся и покачал головой. – А за добрые пожелания спасибо. И что пришли передать их от имени колхозников, тоже спасибо.

– Приехала я не только затем, чтобы передать слова колхозников. Я приехала к вам. Если можно. Если не прогоните.

Он сразу почувствовал, что начинается другой разговор.

– Мотовилов! Что ж вы в дверях стоите? Мёрзнете! Зайдите в кубовую! – Вверху, на лестничной площадке стояла военврач.

Они сидели в кубовой, в тепле, пахнущем стираными халатами, мылом и медикаментами. Разговаривали. Что на него нашло, он и сам потом не любил вспоминать. Как-то так, глядя в её глаза, распахнулось всё, что раньше держал в себе на задвижках и запорах. Чужому – зачем? А родных рядом не было. Рассказала о своей судьбе и она. Вдова ещё с финской. Двое детей. А он ей глянулся сразу. Так и сказала. Ещё сказала, что похож на её мужа, только постарше. Сказала, что многие колхозники сейчас берут из госпиталей бойцов и командиров – на долечивание. А она решили разыскать именно его. И что, если ему у неё понравится, то может остаться насовсем. Если инвалидом останется, то и ничего, она на это не посмотрит и будет ухаживать, как за родным. Если из армии спишут, а работать захочет, то должность у них в колхозе для него найдётся хорошая, нетрудная.

– Да у меня и характер-то плохой. Злой бываю, матом ругаюсь.

– И на жену свою ругались?

– Да нет, на жену никогда, – как-то сразу опешил Мотовилов и вспомнил: «А ведь раз было… Но не рассказывать же ей». И он отвернулся и вздохнул: – На службе. Когда человек не понимает, как ему в голову вбить, что надо делать, а что не надо?

– Так я вас, Степан Фомич, не на службу зову, а к себе в дом, – как-то обыденно просто сказала она. – А служба… Служба – дело второе.

«Хорошая женщина», – сразу понял Мотовилов. И снова подумал о своих товарищах. Некоторых он успел отыскать в соседних палатах. О других навёл справки: кто лежал в соседних школах, превращённых в госпитали, кто уже выписался и направлен по месту службы. Полк стоял под Серпуховом и двумя батальонами держал оборону того самого рубежа в поле между Екатериновкой и Малеевом. А третья рота выведена в тыл, на отдых и доукомплектование. Узнал он и то, что ротой пока командует старшина Звягин. Ранение он под Малеевом получил лёгкое и через два дня, отлежавшись в лесу, вышел к доту. А Мотовилов его считал погибшим. Лейтенантов в роту пока не прислали. Взводами командовали сержанты. Бойцы потихоньку возвращались из госпиталей. Кое-кто поступал и со стороны. Взводов было пока только два, и в тех по пятнадцать человек. Так что должность ротного оставалась вакантной. Нога, может, и зарастёт ещё. Доктор говорит: через месяц-полтора – хоть пляши.

– Как же тебя зовут, Никитична?

– Да так же, как и тебя, – просто ответила она.

– Степанидой, что ль?

– Степанидой.

Он покачал головой. Постучал костылём по каменному кульку гипса и сказал:

– Ты, Степанида Никитична, должно быть, рассчитываешь, что мужика в дом приведёшь. А я, видишь, и мужик-то так себе, при одной ноге. Вторая под сомнением. Но если встану и на вторую, то… Человек я служивый. Вот что ты должна знать наперёд.

– Как сложится, Степан Фомич. Что загадывать?

– Это так.

Он слушал её, что-то говорил сам, но всё, сказанное им, казалось таким пустяком, таким незначительным, даже по сравнению с тем, что вот он сидит, калеченый немецкой пулей, а перед ним – она, её матовое лицо со смуглыми веками и глубокими глазами, которые он только теперь как следует разглядел, и они оказались серыми и чуточку с голубизной. «Что это, – думал он, – за что мне это?» А может, это вовсе и не дар судьбы, и не счастье, которое даётся человеку просто так, лишь бы он угадал его своим сердцем… И если только сердца нет, человек пройдёт мимо и даже не оглянется. «Что ж мне делать?» – думал Мотовилов. И, чтобы хоть как-то укрепиться в своих решениях или хотя бы освободиться от морока возможного наваждения, он несколько раз пытался дотронуться до неё, коснуться хотя бы плеча или руки. Но так и не осмелился. Да и она тоже. Даже села немного в отдалении. А ведь пришла не просто к нему. Она пришла за ним.

Он вспомнил Тасю. Взглянул на Степаниду. Вздохнул. Подумал: «Должно быть, и она о своём муже вздыхает. И всю жизнь будет вздыхать». Это не уходит насовсем, не исчезает, как свет сигнальной ракеты. Нет, не исчезает. И не Тасю ли он сейчас разглядывает в серых с голубинкой глазах Степаниды Никитичны? Да и она не за своим ли мужиком пришла в госпиталь? И ещё подумал: «Вроде и добрая женщина, и простая, а разговаривать с ней нелегко. Почему так?»