Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

— Ты представляешь угрозу для человечества, — пробормотала Лушка.

— Ха! — изнутри хохотнула Марианна, довольная, что ее так глобально оценили. — Растет!.. — Она блаженно завела зарастающие глаза под толстенные веки. — Я говорила — богатырь будет!

— А врачи что? Женская консультация? Стимуляция, говорят…

— Ни хрена его не берет! — самодовольно отмахнулась подруга. — Какие только уколы не ставили, а ему — тьфу!.. Экземпляр будет, а? Расстарались мужички. Я так думаю — через год рожу.

— Почему — год? — изумилась Лушка бредовому спокойствию подруги. Окружающее покачивалось, уплывало, приближалось, стараясь походить на дурной сон.

— Их же пять было… Или шесть? Работничков! Шесть, пожалуй. Вот и посчитай!

— Что считать? — почти крикнула Лушка.

— Если от одного баба девять месяцев ходит, — разумно объяснила Марианна, — то от шестерых сколько годов?

— Четыре с половиной… — купилась на арифметику Лушка.

— Да? — почему-то не поверила подруга. — Ну, с мальчишками всегда перехаживают…

— Ань, — осторожно проговорила Лушка, опять оглядывая комнату, — может, все-таки лучше в больницу?

— Да ну… — Марианна попробовала пренебрежительно сморщить нос, но там воспротивилось пустому беспокойству и оглушительно чихнуло.

Марианна побагровела всем телом, даже замызганная ночная рубаха, давно ставшая единственной одеждой, ответно полыхнула свекольным мороком. Лушка замерла, ожидая, что вот сейчас всё и произойдет, не потребуется ни четырех с половиной, ни пяти, на ее глазах прорвавшие заграду выкормыши прыснут на стены, потолок, на нее самое, и она не успеет сбежать, потому что задохнется от омерзения. Подруга чихнула еще раз.

— Не напрягайся ты, дура! — воскликнула Лушка. — Оторвешь что-нибудь!

Подруга необъятной пятерней посклоняла утонувший между щеками нос из стороны в сторону и отвалилась на грязные подушки. Умерив шумное дыхание, она нашла в себе силы поинтересоваться чужими событиями:

— Ты куда запропастилась? Тут такое, а тебя опять полгода нет!

— Не полгода, — устало возразила Лушка, боясь, что сейчас ткнется мордой в логово и заснет, а во сне заразится, как блохами, чужими выкормышами. — Побольше.

Подруга на уточнении не настаивала, она прижала обе руки к склонам живота и стала напряженно прислушиваться.

— Брыкается… — пропела она счастливо.

— Ладно, — сказала Лушка, вскакивая с пола. — Почти убедила.

— Куда ты? — испугалась подруга.

— Так и сидишь в этой берлоге? — снова оглядываясь и что-то прикидывая, сказала Лушка.

— А я уж и ходить не могу, — без сожаления, а даже вроде бы хвастаясь, что не может ходить, откликнулась Марианна. — Да и шарахаются все! Соседская бабка когда принесет пожрать, так и спасибо. Я неделю не ем — и ничего. И не хочется. По-моему, год могу не жрать. Такое может быть, чтобы год без жратвы?

— Ну, с такими запасами… — пробормотала Лушка, тут же жалея о своем хамстве. Но здесь забыто тянуло на гнусную болтовню и неуважение. Эта идиотка меня парализовала, подумала Лушка. Если я не сделаю хоть что-нибудь, я повисну здесь нестиранной тряпкой.

— Да не худею я вовсе, — все говорила подруга. — Не ем и не худею. Даже наоборот. Во мне, видать, переключилось — ну, как в крапиве. Воздухом сыта. У нас в воздухе столько всего, что и пахать не надо, дыши да толстей! Все микро и макро — задарма. Не пойму, чего люди в очередях маются!

— Уже не маются, — опровергла Лушка.

— А соседская бабка с утра до вчера рыщет. Наверно, чтобы подешевле. Сердобольная такая. Я говорю — мне без надобности, а она — грех да грех. Боится в ад попасть, если ближнего милостыней обнесет.

— Тебе хоть пенсию назначили?

— Почему пенсию? — обиделась подруга. — Мне декретные идут.

Бюрократы тоже спятили, подумала Лушка и в тоске закрыла глаза. Ей захотелось в свою палату, к своим одинаковым соседкам, к своему понятному псих-президенту, к родным решеткам на окнах и дверях, стерегущим разумные вывихи.

— Эй… — позвала подруга. — Ты чего?

— Простыни чистые есть? — спросила Лушка.

— Откуда? — изумилась подруга. — По которому кругу одни и те же, отдохнут — и опять под зад. Чище становятся, ей-богу! По-моему, воздухом и стирать можно.

— Воздухом тебе, кляча несвоевременная! — понесла Лушка. — Ты и раньше была не чистюля, а сейчас что? Какой же дурак в эту помойку рожаться будет! От тебя, как от козла… А ну, вставай!

— Да никак мне! Опрокинусь! — обиженно заморгала подруга. — А сама-то… Как мои ношеные штаны напяливала — забыла? Чего выгибаешься? Не нравится — катись!