Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

У вас любящих больше, чем у многих других, ответила Лушка.

А, эти. Они готовы любить что угодно. А она предпочла ждать тысячу лет.

Она уже не вернется?

Скажи этим, чтобы разошлись по местам.

Мне кажется, вам они поверят больше.

Видишь ли, Гришина, дело в том, что меня, по-моему, разбил паралич. Еще вчера я почувствовал что-то такое. Мне показалось, что во мне много лишнего и что без всего, собственно говоря, можно обойтись. Без всего, кроме коляски.

Вы слишком много работали.

Ну, я бы этого не сказал, но в каком-то смысле… Ты там была?

Нет, сказала Лушка, меня там не было.

Я знаю, что ты была. И знаю, что тебя не было. А я всю жизнь умел только быть и не умел отсутствовать. Всю жизнь полностью находился там, где был. Я много потерял?

Всё, наверное.

Ну, не так же с плеча, Гришина! Я еще не привык к своему новому положению.

Вас отвезти?

Подожди. Ведь теперь только ты можешь со мной говорить.

Наши разговоры мне никогда не нравились.

А я получал от них удовольствие. Ты хорошо сопротивлялась.

Я защищалась. А вы что делали?

Вот именно. Что делал я. Я брал. Но у меня не становилось больше. Я чувствовал голод, постоянный, нарастающий голод, будто в концлагере. А они шли добровольно. Я не мешал им говорить «нет».

Мешали.

Гришина, ты прямолинейна, как телеграфный столб. Я не мешал. Я хотел понять смысл слова «нет». Это слишком ответственное слово, чтобы быть слабым.

Я стою здесь слишком долго. Можно я уйду?

Подожди. Ты не задала своего вопроса. Я знаю, у тебя есть вопрос.

У вас там звонок… Почему вы не позвонили? Они же не сразу спеленали вас по рукам и ногам?

По рукам, только по рукам. Ты полагаешь, Гришина, если бы я не хотел, это бы произошло?

А, ну, мне так и показалось. Нет, тысячи лет вам будет мало.

Я подумал — зачем мне тратить время на каждую в отдельности, если есть возможность получить всех сразу.

Ну, еще неизвестно, кто кого получил.

Справедливо, Гришина, полностью справедливо. Это и было для меня открытием. Я понял, что никогда не был завоевателем. Я был исполнителем и рабом. Самая последняя из вас — Царствующая Мать. Я был всего лишь сперматозоидом, помещенным в подходящую для вас форму. Я, как мог, усложнял себе задачу, я вас ненавидел и презирал, я над вами издевался и мучил — должен же я был чем-то дышать. И все равно оставался не более чем инструментом. Видишь ли, Гришина, вчера для меня прогремел великий день — я возмутился. Я восстал. Ты видишь, что я восстал?

Восстание потерпело поражение?

Отнюдь. Зачем? Я победил. Теперь никто из вас не сможет меня использовать. Я выбросил балласт за борт.

А на борту что-нибудь осталось?

Теперь остался я сам.

Это как? — остановилась Лушка. Это уже не треп. Он говорит то, что есть? Он решил обрубить целую жизнь, чтобы извлечь из-под обломков самого себя?

Будь добра, Гришина, отвези меня куда-нибудь, попросил он спокойно.

— В кабинет? — неуверенно спросила Лушка.

Зачем мне тот кабинет? Мне достаточно этого кресла.

Вас захотят вылечить, подумала Лушка.

Дураков нет, ответил псих-президент. Потеряв, я приобрету больше.

Вы меня почти восхищаете, сказала Лушка и взглянула на всё еще терпящих рядом женщин.

— Он больше не хочет, — сказала она им.

Женские пальцы стали нехотя отцепляться от никелированной штанги. Женщины отступили и образовали кольцо.

Вы знаете, что они мне не простят? — спросила Лушка. Я вас у них отобрала.

Конечно, знаю, ответил президент.

Лушка обошла коляску, развернула огромные податливые колеса и, без труда упираясь в поручень, покатила шефа в дальний конец, чувствуя, как немеет спина от оставленных позади взглядов.

— Заберите его, пожалуйста, — сказала Лушка через решетку дежурной сестре.

Сестра кивнула не слишком уверенно, как будто ее больше устраивало, когда шеф находился по другую от нее сторону. Да и вообще сестра подала вчера заявление об уходе и тут уже как бы не работала, и непредвиденные нагрузки были ей больше ни к чему, да и всё прочее не имело смысла, потому что женить шефа на себе расхотелось, плевать и на его трехкомнатную, она и в коммуналке перебьется, да и вообще она прицелилась не туда, теперь пошли живые миллионеры, она переквалифицируется в массажистки, подружки сообразили прежде и кое-что от перестройки имеют, хотя, по совести сказать, она и с подружками чувствует себя как в психотделении, да и вообще бы завести персональную решетку, чтобы — раз! — и шиза по одну сторону, а ты по другую, и что с этой коляской делать, у него будто бы ноги, да не с ногами у него, а со всем вместе, и не вчера-сегодня, а давным-давно, ему это по профессии положено, психи заразнее СПИДа, и правильно она заявление сообразила, пусть тут другие гуманитарную помощь оказывают, да на всех и не напасешься, и еще неизвестно…