Том Бойл - Современная любовь

На другом конце линии повисла тишина.

— Бреда?

— Это ужасно. Это просто ужасно.

Я растерялся.

— Но я подумал… Прости.

— Послушай, — к ней снова вернулось самообладание. — Вообще-то я звоню, потому что люблю тебя. Кажется, я люблю тебя и поэтому я хочу, чтобы ты кое к кому сходил.

— Да не вопрос.

— Я хочу, чтобы ты сходил к Майклу. Майклу Мэлони.

— Не вопрос. А кто это?

Она поколебалась мгновение, будто понимала, что заходит слишком далеко.

— Мой врач.

Над любовью надо работать. Надо покоряться, надо делать маленькие поправки, уступки, даже жертвы; любовь без жертвы — это ничто. Я пошел к доктору Мэлони. А почему нет? Я ел тофу, болтал о лепре и шистосомозе, словно у меня от этой дряни иммунитет, и занимался любовью в мешке. Если Бреде так лучше, если это хоть как-то облегчит снедающие ее страхи, то оно того стоит.

Доктор принимал в Скарсдейле, у себя дома — в псевдотюдоровском особняке, окруженном дубами, древними, как «крайслер» моего дедушки. Он был еще молод — под 40, наверно, — с рыжей бородкой и в огромных очках в прозрачной оправе. Он принял меня в тот же день, как я позвонил, и встретил у дверей лично.

Он оценивающе посмотрел на меня, бормоча «ага, ага» в бороду, и затем с помощью сестер, мисс Арчибальд и мисс Сливовиц, произвел надо мной кучу манипуляций, от которых обалдел бы и астронавт.

Сперва мне обмерили все — фаланги пальцев, череп, пенис и мочки ушей. Затем обследовали ректум, сняли энцефалограмму и взяли мочу на анализ. А потом были тесты. Стресс-тесты, тесты на аллергию, тесты рефлексов, тесты объема легких, рентген, подсчет сперматозоидов и опросник в 24 страницы убористого текста. Конечно, Мэлони взял на анализ и кровь — проверить, нет ли каких инфекций.

— Мы проверяем на антитела более чем к 50 болезням, — сказал он, сверкая линзами очков. — Вы бы удивились, узнав, сколько людей носят в себе инфекцию, даже не зная о ней.

Я не мог понять, шутит он или нет. Провожая меня к выходу, он сказал, что результаты будут через неделю.

Та неделя была счастливейшей в моей жизни. Я был с Бредой каждую ночь, а на уик-энд мы поехали в Вермонт, в центр гигиены, о котором ей рассказала кузина. Мы обедали при свечах, а потом надевали упаковочные костюмы и занимались радостной, санитарной любовью. Конечно, мне хотелось большего — почувствовать прикосновение к ее коже, — но я все равно был счастлив. Не торопись, говорил я себе. Всему свое время. Как-то ночью, когда мы лежали в белоснежной крепости ее постели, я отстегнул капюшон костюма и спросил, будет ли она когда-нибудь доверять мне настолько, чтобы заняться любовью старомодным, проверенным веками методом. Она высунула голову из своей упаковки и отвернулась, продемонстрировав свой несравненный патрицианский профиль.

— Да, — произнесла она тихо-тихо. — Конечно. Как только придут результаты.

— Результаты?

Она повернулась ко мне лицом.

— Только не говори, что ты позабыл.

Я позабыл. Увлеченный, напряженный, страстный, переполненный любовью, я позабыл.

— Глупенький, — промурлыкала она, обводя мои губы изящным, затянутым в пластик пальцем. — Имя Майкл Мэлони ни о чем тебе не говорит?

А потом все рухнуло.

Я звонил, но она не брала трубку. Я пытался найти ее на работе, но секретарша говорила, что она вышла. Я оставлял сообщения. Она не перезванивала. Будто мы и не были знакомы, будто я был совсем чужим, коммивояжером или уличным попрошайкой.

Я заступил на вахту перед ее домом. Целую неделю я сидел в своей машине и смотрел на ее дверь с фанатизмом паломника у святыни. Ничего. Она не выходила и не входила. Я оборвал телефон, опросил ее знакомых, прятался в лифте и в коридорах в ее офисе. Она испарилась.

Наконец, уже в полном отчаянии, я позвонил ее кузине в Ларчмонт. Я видел ее всего раз — мрачную, неуклюжую девицу в растянутом свитере, живое свидетельство того, что гены, явившие миру столь великолепный образец, как Бреда, могли пойти и неверным путем — и не очень понимал, что ей сказать. Я приготовил речь, что-то о моей матери, якобы умирающей в Финиксе, неудачах в бизнесе, безудержном пьянстве, мыслях о самоубийстве и необходимости поговорить с Бредой перед тем, как я покончу со всем этим, и не знает ли она случайно, где, собственно, Бреду можно найти? Речь, впрочем, не понадобилась. Трубку сняла Бреда.

Я едва не поперхнулся от радости.

— Бреда, это я! Я чуть с ума не сошел, пока тебя искал!

Молчание.

— Бреда, что случилось? Тебе не передавали мои сообщения?