Милан Кундера - Торжество незначительности

Это было довольно сложно, но забавно. Увы, даже самая уморительная шутка в конце концов надоедает. Если во время первых коктейлей приятели забавлялись, то Калибан довольно скоро начал догадываться, что вся эта трудоемкая мистификация, в общем, бессмысленна, потому что гости

не выказывали к нему решительно никакого интереса и вовсе не слушали его непонятный язык, довольствуясь простыми жестами, когда хотели показать, что именно желают съесть или выпить. Он был актером без публики.

Белые пиджаки и юная португалка

В квартиру Д'Ардело они пришли за два часа до начала коктейльной вечеринки.

Мадам, это мой помощник. Он пакистанец. Прошу меня извинить. Он не знает ни слова по-французски, — сказал Шарль, и Калибан церемонно склонился перед госпожой Д'Ардело, произнеся несколько фраз на непонятном языке.

Тактично скрытое равнодушие госпожи Д'Ардело, не обратившей на Калибана никакого внимания, в очередной раз убедило его в бессмысленности старательно выдуманного языка, и он уже было загрустил.

К счастью, за разочарованием последовало небольшое утешение: горничная, которой госпожа Д'Ардело велела выполнять распоряжения двух месье, не могла оторвать глаз от столь экзотического существа. Несколько раз обратившись к нему и осознав, что он понимает только свой язык, она поначалу смутилась, затем — что странно — расслабилась. Ведь она была португалкой. Поскольку Калибан говорил с нею по-пакистански, она получила редкую возможность пренебречь французским, которого не любила, и тоже заговорить на своем родном языке. Общение на двух языках, которых они не понимали, сблизило их.

Перед домом остановился небольшой фургон, и двое служащих занесли заказанные накануне Шарлем вино и виски, ветчину, салями, птифуры и сложили все на кухне. С помощью горничной Шарль и Калибан накрыли огромной скатертью длинный стол в гостиной и принялись расставлять тарелки, блюда, стаканы и бутылки. Затем, перед самым началом вечеринки, они удалились в небольшую комнатку, указанную госпожой Д'Ардело. Вытащив из чемодана два белых пиджака, переоделись. Зеркало им было не нужно. Они посмотрели друг на друга и не могли удержаться от смеха. Это был их короткий миг радости. Они забывали, что вынуждены трудиться, зарабатывая на жизнь; видя себя в этих белых нарядах, они веселились.

Шарль отправился в гостиную, оставив Калибана заполнять последние подносы. В кухню вошла весьма самоуверенная юная девица и обратилась к горничной:

— Ты не должна ни на секунду показываться в гостиной! Если наши гости тебя увидят, они сбегут! — Затем, взглянув на губы португалки, прыснула: — Где ты откопала такой цвет? Ты похожа на африканского попугая! Попугай Буранбубубу! — И, смеясь, вышла из кухни.

Со слезами на глазах португалка сказала Калибану (по-португальски):

— Мадам очень хорошая! А ее дочь такая злая. Она так сказала, потому что вы ей нравитесь! Когда рядом мужчины, она всегда со мной злая! Она всегда унижает меня перед мужчинами!

Не имея возможности ответить, Калибан погладил ее по голове. Она подняла на него глаза и сказала (по-французски):

— Посмотрите, что, и вправду такая ужасная помада?

Она повертела головой, чтобы он смог рассмотреть ее губы во всей красе.

— Нет, — сказал он ей (по-пакистански), — очень удачный цвет...

В своем белом пиджаке Калибан казался ей еще более величественным, еще более необыкновенным, и она сказала ему (по-португальски):

— Я так рада, что вы здесь.

А он, в порыве красноречия (опять по-пакистански):

— Не только ваши губы, но все ваше лицо, ваше тело, вся целиком, вы стоите передо мной такая прекрасная, такая прекрасная...

— О, как я рада, что вы здесь, — повторила горничная (по-португальски).

Фотография на стене

Не только для одного Калибана, которому перестает казаться забавной его мистификация, но и для всех моих персонажей этот вечер окутан печалью: для Шарля, открывшего Алену свою тревогу за больную мать; для Алена, взволнованного сыновней любовью, какую сам он никогда не испытывал, а еще взволнованного этим образом старой женщины, живущей в деревне, в мире, ему неведомом, но пробудившем в нем тоску. К несчастью, когда он захотел продолжить разговор, выяснилось, что Шарль спешит и должен повесить трубку. Тогда Ален взял мобильный, чтобы позвонить Мадлен. Телефон звонил и звонил, но напрасно. В подобные моменты он часто смотрел на фотографию, висевшую на стене. В его студии только и была эта единственная фотография: лицо молодой женщины, его матери.