Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Значит, если настоящий Волков у нас, — говорит в это время бледный Хаим Дымшиц и сдвигает свои очки на переносицу, — то в Димоне должны начаться спешные работы. Это будет видно. Не что именно там делается, а то, что там что-то делается; значит, установка по обогащению плутония.

— Только мы понятия не имеем, как эта штука выглядит, — говорит Дов Табор.

— Это не имеет значения, — говорит Руфь.

Мишино сердце начинает бурно колотиться. Дальше, милая Руфь, думает он, дальше!

— Что значит: не имеет значения? — спрашивает Дов.

— Мы будем строить что-нибудь другое, — говорит милая Руфь.

— Что именно?

— А именно, чудесный эко-клозет Миши Кафанке, — говорит Руфь, — и именно там, где задумывался корпус 7.

Миша вскакивает, порывисто обнимает ее и целует.

— Довольно, мотек, довольно!

— Пари все же выиграно! — кричит Миша.

— Что за пари?

— Мое пари с самим собой.

— Но почему «все же»?

— Потому, — говорит Миша, — что с вашим корпусом 7 что-то не так.

На следующий день они получают разрешение израильского Генерального штаба. Еще через день они сидят вчетвером в юридическом отделе Димоны. Он размещается в корпусе 6 (технические службы). А юристы согласны с Генеральным штабом: эко-клозет, который должен строиться по чертежам Миши Кафанке, будет представлять собой полномасштабную модель. Если он будет действовать — а он, конечно, будет действовать, — его можно будет запатентовать. Все затраты берет на себя государство — так сказать, израильское искупление вины за доставленные Мише неудобства. Само собой разумеется, что он только предоставляет право пользования модельной установкой, все остальные права сохраняются за ним. Все это письменно в оригинале и семи копиях. Да здравствует бюрократия, единственный настоящий интернационал!

Миша все еще живет в доме, похожем на крепость, в Беэр-Шеве, а по утрам и вечерам его возят в Димону и обратно в бронированной машине. Скоро он должен переехать жить в саму Димону. Его охватывает бурная жажда деятельности, позволяющая ему забыть о своих несчастьях. Эко-клозет, эко-клозет! Теперь это станет явью, и поскольку мы живем в мире, сошедшем с ума, то само собой разумеется, что это произойдет в безводной пустыне Негев. Я у цели! Благословенный Моисей, все святые, великий Мессия, прекрасный Давид, кроткий Иезехиль, досточтимый Исайя, великолепные цари, очаровательная Эстер, все ваши патриархи, ваши мудрые пророки Аггей, Малахия и Наум, всем сердцем возлюбленный Иисус и Аллах вместе с ними, спасибо, спасибо, мои странствия заканчиваются! И как заканчиваются! Стоило все это вынести, не потерять мужества и надежды! Миша, пританцовывая, движется из спальни в гостиную своей квартиры и обратно, и в ванную, он подпрыгивает, потом сам с собой танцует румбу, потом твист, потом пробует, может ли он еще сделать колесо и обратное сальто, он может, получается, ура, теперь все будет хорошо, и еще стойку на руках, теперь он падает на задницу, но ему совсем не больно, он смеется до слез, он снова смеется!

Да, думает он, это правда, то, что сказала Соня, милая гадалка с Белорусского вокзала в Москве: самый большой грех — потерять мужество. Я никогда его не терял, мужества, и надежду тоже, и сегодняшний успех — только награда за это. Слава, слава Соне! Я могу построить мой клозет, и я останусь здесь, в этой стране, где я впервые в жизни не чувствовал страха, хотя, Бог свидетель, в этой стране есть чего бояться. Но у меня не было страха уже тогда, когда я выбрался из «Фантома» и не мог твердо стоять на ногах от головокружения, нет, у меня уже тогда не было страха. Теперь все несчастья позади!

И тут Мише вспоминается стихотворение Вернера Бергенгруэна, которое он всегда любил, и оно так подходит для описания его полной опасностей и лишений жизни:

Тайный хлеб.

Он насытил его, о да! Смотрите и берите пример: тайный хлеб насыщал Мишу вплоть до счастливого конца испытаний.

Наплевать на все зло, что я испытал! — думает он и, рискуя, снова пытается сделать стойку на руках. Теперь меня ничто не остановит!

Они продолжают свои беседы в комнате на третьем этаже под землей. На столе лежат Мишины светокопии, которые он сохранил, пронеся с собой через мягкую революцию в ГДР, воссоединение Германии в условиях мира и свободы, путч в Москве и развал Советского Союза, через Багдад мучеников и палачей, через допросы и пытки иракской тайной полиции, вплоть до Димоны. Миша все это рассказывает своим собеседникам и светится от радости, а Руфь, улыбаясь, смотрит на него: как печален был этот малыш, когда она увидела его впервые, как он плакал — и как он счастлив теперь, счастлив сверх всякой меры! Ах, Миша…