— Ах, мотек, если бы вы меня там оставили! Я уже примирился с тем, что они меня убьют. Я сыт по горло такой жизнью. С меня довольно. Эта жизнь меня не касается. Я почти дождался того, что, наконец, все будет кончено. А теперь все это начинается снова. Я больше не могу этого выдержать. На меня возлагают ответственность за миллионы людей! Люди! Какое мне дело до них? Разве хоть один из них когда-нибудь побеспокоился обо мне? Разве кто-нибудь из них хоть раз помог мне? — Миша делает несколько глотков из бутылки, потому что его горло пересохло от проклятого хамсина, и сопит. — Я больше не хочу! — кричит он. — Я больше не могу! Делайте, что хотите! Убейте меня! В конце концов, не важно, кто это сделает. Я… — Миша кладет мокрые от пота руки на стол, на них — мокрое от пота лицо и плачет, и не может остановиться.
Руфь Лазар сидит неподвижно и дает ему выплакаться.
Лишь когда у Миши перехватывает дыхание и плач сменяется прерывистыми всхлипываниями, она встает, подходит к нему, гладит его по волосам и говорит тихо и серьезно:
— Бедный, бедный мотек, — говорит Руфь. — Я понимаю тебя. Но ты тоже, пожалуйста, пойми нас!
— Нет-нет! Я сыт по горло… Я хочу умереть! Сделайте мне одолжение, убейте меня, пожалуйста!
— Мы не сделаем тебе этого одолжения, мотек, — говорит Руфь, она говорит тихо, печально и ласково. — Ведь всерьез ты этого не хочешь.
— Не-ет, я этого хочу!
— Нет, не хочешь! Ты хочешь жить, как и все. Мы все непременно хотим жить на свете, и это естественно. Это люди довели мир до такого состояния, что в нем не хочется жить. Люди — исчадия ада! Но ты хочешь быть тем, кто приведет в исполнение их смертный приговор?
— Я вообще ничего больше не хочу, только одного: умереть… — говорит Миша. — Я… я просто больше не выдерживаю!
— Миша! — кричит Руфь внезапно так громко, что он вздрагивает всем телом.
— Ч-что? — спрашивает он и испуганно смотрит на Руфь.
— Немедленно прекрати, черт возьми, себя жалеть! — кричит она. — Ты думаешь — ты единственный на свете, с кем люди плохо обходятся? Таких миллионы, много миллионов. Тебя приговорили к смерти и пытали, и предавали, и обманывали, и похищали — и как ты реагируешь? Ты умоляешь: убейте меня! Вместо того, чтобы сказать: я не желаю этого терпеть, я буду защищаться.
Миша все еще всхлипывает, дрожит всем телом и смотрит на Руфь.
— Что стало с твоими мечтами? С твоим проектом эко-клозета? С кузиной Эммой Плишке в Бруклине? С твоей любовью к Ирине из Димитровки? Все стало безразлично?
— Ты-ты-ты… знаешь… об этом?
— Я многое знаю о тебе, мотек.
— Но-но как?
— Ты не понимаешь? У нас действительно хорошие спецслужбы.
Миша всхлипывает, глотает слезы и давится. Он раздумывает и говорит:
— Это же снова надувательство — извини, мотек! Если я сейчас сделаюсь для вас Волковым, да еще так успешно, что Каддафи убьет настоящего как афериста, вот тогда мне уж точно несдобровать!
— Почему?
— Ну, потому, что тогда все поверят, что я действительно Волков!
— Напротив. Если ты будешь изображать Волкова — я точно скажу тебе, как, где, и когда, — и мы добьемся того, что настоящий Волков будет обезврежен, то мы представим всем средствам массовой информации неопровержимые доказательства того, что ты не Волков, а Миша Кафанке.
— Неопровержимые… доказательства?
— Ну так что, ты все-таки предпочтешь остаться в живых, да?
— Скажи мне, что это за доказательства!
Телефон на столе звонит. Руфь Лазар снимает трубку и называет себя. Потом она недолго что-то говорит на иврите и вешает трубку.
— Это профессор Берг. Сейчас он выезжает к нам, и мы поедем в Димону. Мы должны обсудить, что ты должен делать.
— Подожди, подожди! Ты сказала, что у тебя есть неопровержимые доказательства, что я — это я.
— Да, у меня есть.
— Тогда скажи мне, что это за доказательства!
— 17 марта 1987 года в Ротбухене ты был в ресторанчике «Золотая гроздь» и выпил бутылку шампанского «Красная Шапочка» в полном одиночестве, чтобы отметить свой день рождения, двадцатипятилетие?
Миша встает, шатается, хватает себя за горло и хрипит:
— Это же невозможно…
— Возможно. Итак, в день рождения ты напился пьяным, да или нет?
— Да, но…
— Подожди! И там было несколько парней, у которых был праздник на предприятии, и они тоже напились?
Миша смотрит на Руфь как на явление Пресвятой Девы.
— Отвечай!
— Да, там было несколько парней с VEG, народного имения, фермы по разведению…
— Вот именно, это была свиноферма, да?
Читать дальше