Рада Полищук - Жизнь без конца и начала

Однако следует признаться, что он, Борис Григорьевич Тенцер, совершенно не стремился в Иерусалим, никогда и ни по какому поводу, поэтому для него лично это сакраментальное еврейское пожелание не было наполнено ни практическим содержанием, ни религиозным смыслом. Даже в самых потаенных мыслях не было у него мечты переехать в Израиль на ПМЖ ни в погоне за хорошей жизнью — он и здесь ни на что не жаловался, в быту был неприхотлив, политикой не увлекался, ни тем более из каких-то иных побуждений — он никогда не слышал пустынного протяжного плача праотцев, зовущих к себе его, Боруха-младшего, сына Генеси-Рухл, и сам никогда не звал никого из прошлого, даже маму, папу, даже Лазаря, которых очень любил.

Впрочем, так ли это? А его больничные сны-видения?

Он всегда и везде без колебаний заявлял себя атеистом. И все же…. Неверующий — да, однозначно. Но безбожник? Скорее все-таки — нет. Трудно уловимая грань, тонкая, едва заметная перегородка, но она есть. И чем дальше, тем больше он чувствовал некоторое раздвоение, обнаруживая себя и по ту, и по эту сторону, сам себе удивляясь и не находя объяснений.

Например, он не может понять, почему или зачем впервые взял в руки дедов молитвенник. Самое простое объяснение — вдруг неудержимо потянуло, и не было смысла и никакой объективной причины обуздать эту странную прихоть, скорее даже блажь. Он уже вступил в тот возраст, когда, не ища оправданий, мог позволить себе потворствовать своим прихотям, не вдаваясь в глубокие рассуждения, не ища конкретные побудительные мотивы. Встал же он почти в семьдесят лет на роликовые коньки и пролетел по Коломенской набережной как на крыльях, захлебываясь от восторга. Правда, потом упал и сломал ключицу, но это нисколько не омрачило радость полета, она осталась с ним.

С тех пор он часто летал во сне на роликовых коньках, и душа взмывала в такую высь, куда, наверное, без специального допуска не пускают, как до сих пор — в его закрытый НИИ, переименованный по новой моде в ООО «Зарница», обычный совковый «почтовый ящик», который давно уже ничем не занимается, только сдает площади в аренду разным кооперативам и обществам с ограниченной ответственностью.

В НИИ у него был пропуск, турникет открывался перед ним и закрывался за его спиной, независимо от того, в какую сторону он шел: входил или выходил. Пришел-ушел — никому нет дела. А во сне, разогнавшись на роликах, он выбрасывал в стороны руки, как крылья, ветер подхватывал его и уносил ввысь, за небеса. Во сне он никогда не приземлялся. В больнице Борис Григорьевич не летал ни разу. Совсем другие сны посещали его, он даже не уверен, что сны — его уносило то в прошлое, которое прошло без него, то в будущее, которое не с ним будет.

А у него и в настоящем проблем хватает — сполна. Он не болезнь имеет в виду, тут что ж — куда кривая выведет. Что можно было сделать — сделали, каждый внес свою лепту. Генюся уговорила его на операцию с последующим трудным лечением, он категорически не хотел этого.

— Пусть будет, как будет, не хочу играть под судьбу. И дополнительных мучений не хочу, я боюсь всяких манипуляций, ты прекрасно знаешь. Даже кровь из пальца никогда не сдавал, потому что больно, — малодушно отказывался он, выдвигая по-детски несостоятельные аргументы, и старался не смотреть в переполненные горем и страданием глаза жены. — Все от Бога, Генюся, дорогая, солнышко мое, не мучай меня, прошу. Лучше не противиться Ему, а все смиренно принять.

— Ты никогда не верил в Бога, родной. Что с тобой? — с тревогой спрашивала она.

И все же она оказалась сильнее — он согласился на все, как ему казалось, — ради нее.

А дальше — хирург Ковалевский, лучшая клиника города, вышколенный медперсонал плюс деньги, которые не жалели Генюся и Колюня.

И все-таки последнее слово — за Богом, подумал он, и вечером накануне операции тихонько пропел молитву, которую выбрал для себя из Книги псалмов, любимой книги деда Арона. Молитва легла на душу, как будто сам придумал каждое слово, и каждое слово отзывалось в душе надеждой: Да будет на то воля Твоя, Всесильный, послать излечение, выздоровление и снадобье по великому снисхождению и милосердию Боруху, сыну Генеси-Рухл, Нешки. Да не опустится душа моя в могилу. Пошли мне полное исцеление для души и для тела. И еще — пошли мне жизни долгих дней и лет. Пожалуйста, прошу Тебя, Господь Милосердный, помоги мне, я хочу жить, не готов еще, не готов…

Текст был не канонический, он приладил его к себе и каждое утро начинал с этих слов.