Рада Полищук - Жизнь без конца и начала

На том испытания его не закончились. Он давно уже не хотел жить, изжил, казалось, все желания и горя нахлебался сполна. Так казалось ему, и он был готов прекратить свое ничтожное существование, если бы не Нешка, цветочек ненаглядный, радость всей его жизни. Ничего на свете не желал Лазарь, только счастье для нее. Другого ему ничего не надо.

Он потерял всех, кого любил, — Фанюшу, Ширу, Арона, без вины виноватую бедолагу Броньку. Остались у него Нешка и Гиршеле.

Мальчонка сам к Лазарю пришел, он бы не отважился переступить черту, разделившую их после того рокового дня, когда обезумевшая от его побоев Бронька затоптала насмерть Ширу, песню его души, первую любовь, тревожную, болезненную, неосуществимую. Шира сразу, с первого взгляда полюбила хромого Арке, его дружка закадычного, за которого он жизнь готов был отдать, не раздумывая. Так получилось, что он даже ревновать не мог — ни Ширу к Арке, ни Арке к Шире.

Будто приклеенный неотвязно ходил он за ними, то Арона лбом боднет в плечо, то Ширу за косу дернет. И ни слова, ни единого слова — будто глух и нем от рождения. В конце концов, он перестал осознавать себя отдельно от них, никто-ничто, придаток безымянный, а они, любя его, ничего этого не замечали.

Он сам вдруг понял и не захотел жить никем, ничьим, никому не нужным кобыльим хвостом. Приладил веревку в сарае отцова дома, узел тщательно вывязал, в деле всегда дотошным был, мылом обмазал, долго корпел, чтоб все, как положено, потом голову в петлю просунул, примериваясь, тут Фанюша и забежала в их сарай по непонятно какой надобности. Бог послал, сказал впоследствии Арон, а Лазарь не знал, что сказать.

Однако ж факт остается фактом — Фанюша вынула его из петли, хоть он еще не успел повеситься. Вынула и вернула к жизни, положив его голову на свои колени, удобно умостила, по-бабьи, жалеючи. Только и жил Лазарь по-настоящему, пока она была с ним.

До этого Шира вернула к жизни Арона. Настал черед Нешки, она вернет к жизни Гиршеле, недаром же они обручили детей еще в младенчестве. И ответственность за них лежит теперь на нем, на Лазаре. Других заинтересованных лиц нет.

Зашел он как-то к Арону, улучшил момент, когда Бушки в доме не было. Долго стоял рядом, пытался заглянуть в глаза, руку положил на плечо.

Ах, Арке, Арке, взывал мысленно, помоги, подскажи, что нам делать. Ты умный, все знаешь, в Бога веришь душой, а не разумом. Подскажи. Сын твой ко мне пришел, хочет жить в моем доме. А я убийца его матери, все в местечке знают, и знать будут всегда, как про Хаима с Хаей, как про тебя с Широй, так и про нас с Бронькой, не смыть, не скрыть. Что делать мне, как поступить?

Арон не отрывал глаз от книги, лежащей на коленях. Его отрешенность пугала и раздражала Лазаря, помстилось вдруг, что Арон нарочно так себя ведет, чтобы ни с кем не общаться, ни в чем не участвовать, не принимать никакие решения. Все в их жизни решала Шира, он не перечил ей ни в чем, всегда только — да, Широчка, конечно, Широчка, как скажешь, Широчка, ты во всем права. Только так, никогда по-другому, а теперь — что же, когда ее не стало, признать перед всеми, что у него никогда не было своей воли? Слаб он для этого, вот и нашел выход.

Лазарь вспылил, тряханул Арона изо всех сил, тот едва со стула не свалился, Лазарь удержал, хотел вырвать книгу из рук Арона, но тот цепко держал ее.

— Ну что ты вперился в книгу, что ты видишь там, о чем говорят тебе эти буквы? Столько горя на нас обрушилось. Чем они помогли тебе, скажи, чем? Дай сюда!

Он резко выхватил книгу и прочитал на раскрытой странице: Стоят ноги наши в воротах твоих, Иерусалим… Проси мира Иерусалиму, спокойны будут любящие тебя.

Арон читал вдохновенно, голос его взволнованно звенел. Лазарь всегда заражался его волнением, и сейчас, прочитав в книге эти слова, с трудом сглотнул густой ком, набрякший в горле, вдруг яснее ясного понял: знамение, предсказание судьбы. Не что иное.

Надо уходить из местечка.

— Спасибо, Арке, спасибо, друг. Да поможет тебе Бог милосердный, в которого ты так веришь. О прощении не прошу. Прощай.

Но прежде чем уйти, Лазарь, поддавшись какому-то внезапному необъяснимому порыву, встал на колени перед Ароном и поцеловал в лоб, как православные христиане целуют покойника. Арон вздрогнул, поднял голову, и глаза их встретились.

— Ты здесь, Арке, я это знал… Ну как же так? — только и смог вымолвить ошеломленный Лазарь.

Долго глядели они в глаза друг другу, избывая общую боль, скорбь, вину, непоправимость, обмениваясь страхом перед сбывшимся и тем, что должно случиться, прощая все, прощаясь навек.