Владимир Крупин - Море житейское

У меня звенит колокольчик мобильника. «Ты где?» - «Где я могу быть? На поле». - «Тут везде поле. Где именно?» - Я оглянулся - недалеко остановка автобусов. «Я у зупинки». - «Какой?» - «Сейчас прочту. “Институт свинарства”». - «Выдумал?» - «Иди и сам смотри». - «Скоро обед».

Меня останавливает старик моих лет, украинец в рубашке-вышиванке. Я почему-то радостно подумал: не сослуживец ли? Пожал протянутую руку:

- Вы в шестидесятом - шестьдесят третьем не служили в ракетной артиллерии в Подмосковье, в Кубинке?

- Там не. - И весело говорит, видимо, уже не раз прозвучавшую от него шутку: - Служил в засадном полку украинского вийска в Полтавской битве. Було його не треба, отсиделся. Вы туточки впервой? Показать вам памятник хороший полковнику Келину?

- Конечно!

Мы идем и вскоре стоим у памятника герою. Келин удерживал крепость Полтавы против шведов, когда превосходство их в численности было в несколько раз против русских.

- Эй, Полтава! - раздается крик из толпы на площадке среди зелени. - Эй, Полтава! Посвистим, покричим, покрякаем! Диджей, вдарь!

На земле расстелен огромный лист линолеума. На него поочередно выскакивают хлопцы в широченных штанах, майках с иностранными надписями, ловко под музыку пляшут, крутятся, скачут. Вдруг начинают выделывать невообразимое: вращаются на животе, на спине, на голове даже. Руки летают как пропеллер, ну орлы! Загляделся и потерял провожатого. Да уже и пора к своим. Обедать, на конференцию и на аэродром. Лететь до дому, до хаты. Еще замечаю на парковой скамье крупные буквы: «Тут была группа “Ниочем” Тепа и Максим». Хотелось и просто походить по улицам, и в магазины зайти, но время поджимало. Только вывески и достались. «Жиночи та чоловичи чохи та панчохи. Одяг». То есть женская и мужская одежда. Плакат против «кишковых захворюваний».

Обед замечательный, украинский. Борщ, сало, пампушки, галушки. Так и вспоминаются гоголевский Пацюк и песенный казак Грицько, который «любил соби дивчину и с сиром пыроги», потом, когда надо было сделать выбор, то заплакал и сказал: «Вы, кляты вороги, визмить соби дивчину, виддайте пыроги». То есть дороже дивчины они оказались для Грицько.

А по дороге на конференцию опять утренний спутник. Олесь хочет знать причины нашей теперешней размолвки.

- Знаешь, кто вас сделал несчастными? Подожди, не возражай. Конечно, несчастные, как это - славяне, и вдруг бежать из семьи славян? А дуракам бросать листовки: «Москаль зъил твое сало, москаль истопил твой уголь». Шушкевичи, Кравчуки, Ющенки, они - слабовольные жертвы, главная вина на католиках и протестантах. Да еще Тарас Шевченко. Его искалечили поляки и пьянство. Попал в Польшу совсем молоденьким за два года до польского восстания 1831 года. Вся Варшава была пропитана ненавистью к Москве, заразился. Какой ужас в «Кобзаре», сколько ненависти к царю, Богу, России. Церковь православная как прыщ - это что? Призыв девственниц к блуду, издевательство над всем святым, призывает «явленними» иконами «пич топити», церковные одеяния «на онучи драти», от кадил «люльки закуряти», кропилами «хату вымитати» - это что? Сколько пошлости и сальности в его виршах. Олесь, «погани мы москали», по его слову, или братья по крови Христовой?

- Розумию, шо мы всегда будемо рукопожатными.

- Еще бы. Куда вы без нас? НАТО вас защитит? Или Москва? Давай ще пидемо зараз до поля. - Я даже неожиданно для себя постоянно вворачивал в свои слова украинизмы. - Ты же знаешь историю. Почему же у вас такие политики? Сказали на Переяславской раде: «Волим под царя московского», что еще? Народ волил! А политики? Умер Богдан, тут Вы-говский, волит противу Москвы. Пришел Юрий, сын Богдана, волит под

Москву. Деление на Право- и Левобережную Украину. И опять политики мутят воды дружбы: и правобережный Дорошенко, и левобережный Брюховецкий отдаются султану, волят под него. Когда хоть вы, бедные, вздохнете? Мало вам, что президент выписывает за народные деньги певца-педераста и ставит с собою на трибуну над Крещатиком? Или и этим чаша не полна? Или этим развратником в виде Сердючки. Дикость же! Это «сестра» наших пошлых «бабенок» из «Аншлага». То так?

- Но Тарасе? - растерянно спросил Олесь.

- Убрали бы его памятник из Москвы, я бы недолго переживал. Многие ли заметили, что ельцинисты стреляли из танков по Верховному совету именно от гостиницы «Украина», от памятника Шевченко? А на его бы месте поставить памятник дружбы народов наших.

- Какой?

- Сделать опрос мнений. Там берег Москвы-реки. Я бы предложил так: «Нэсе Галя воду, коромысло гнэцця, а за ней Иванко як барвинок вьецца», а? О, как я помню украинку Галинку. Мы в армии ехали, в Шахтах стояли, разрешили выйти на десять минут. Десять минут, а память на всю жизнь. Галя. Вынесла с бабушкой на станцию вишни. Боже мий, яка ж хороша та Галя была. Потом так вспоминал! «Ты така хороша, дай хоч подывицца!» У меня брат после института в Шахтах работал, все к нему хотел поехать, но уже женатый был. Да, Галя. Узнал, что Галя, ей бабка говорит: «Галю, швидче накладай». Они вишню в бумажных кульках продавали. Тут парни из вагонов подвалили, на нее обрушились с комплиментами, но я-то знал, что она меня заметила. Да, так вот, Олесь. Меня жгло, взглянуть боялся. И она застеснялась.