Владимир Крупин - Море житейское

- Бригадир! Вождь! - взываем мы. - Год не виделись! Ведь мы же фактически еще и не встретились!

- А где присесть? - резонно отвечает он. - Мокрота же. Не отмечать же на ходу.

- А что особенного, - говорит Толя-поэт, - Хемингуэй работал стоя и никогда не знал простоя. Вон лесок впереди. Под елочкой-то как хорошо.

Анатолий назидает, уводя в сторону:

- Маргаритушка прошла семьдесят раз, у меня посоха для зарубок не хватит. - У Анатолия на посохе пока четыре зарубки. - Вот Ванечка сможет пройти много раз. Хорошо, что ты с этих лет пошел. Да, Иван?

Ваня пока стесняется говорить, жмется к отцу. Тот называет его мудрено:

- Дружище, отвечай: к тебе глаголют. Мы входили в веру через терния и потери, через сомнения, а ты можешь войти органически, через радость.

- Леша, от сына отстань, - советует Толя и говорит Ване: - Скажи папаше резко, Вань: «В такую грязь, в такую рань меня, папаша, не бол-вань». Ведь верно, Вань?

- Ой, ребенки, - смеется Анатолий.

- Толя! - вскрикивает Саша. Подскакивает к Толе и достает у него из под ног пестрого шмеля. - Шмелик какой хорошенький, красивый, мирное какое животное. Лапками умывается. Полетел!

На возвышенном месте посуше, идти полегче. Анатолий назидает:

- Кто без покаяния умирает, а паче того без отпевания, двадцать мытарств проходит. Весь мир будет их проходить. Что видим в мире? Безпредел, ужас! Что видим: воровство, пьянка, разврат! - Он останавливается. - Ребенки, мы так не дойдем. Надо акафист святителю Николаю читать. Крестный-то ход Никольский.

Останавливаемся, снимаем с плеч груз. Читаем акафист. Пытаемся даже петь, но врем в распеве и ударениях.

- Ничего. В прошлом годе так же, не сразу спелись. А вы, ребенки, за зиму сколько хоть раз акафист читали?

- Чего с интеллигентов спрашивать? - вопрошает Толя. - Пойду солому поджигать.

Толя вообще поджигатель и разжигатель костров. Вскоре от оставленных груд соломы начинает идти густой серо-белый дым. Его ветром несет на нас. Задыхаемся, сердимся на поэта, он хладнокровно объясняет:

- Это дымовая завеса, я вас маскирую, скрываю. С самолета чтоб не видно.

- От Бога ты нигде не скроешься, - наставляет Анатолий.

- Смотрите! - Толя весь озаряется. - Впервые такое вижу! Целое поле анютиных глазок. Да-а. Где бодрый серп гулял и красовался колос, теперь... - запинается.

- Теперь простор везде и российские поля рождают быстрых разумом Платонов, - привычно поддевает Леша.

- Вот у этого затона я прочел всего Платона, - отбивается Толя.

Оба Александра и Ваня рвут цветы. К иконе Казанской Божией Матери. Образ Ее сохранился в Горохове на стене колокольни.

Саша оцарапал палец. Толя, он врач, перевязывает:

- Тут операция нужна, тут надо обработать спиртом. Ты понял, бригадир? Тебе нужны здоровые работники, или как? Я хирург. А хирург - это взбесившийся терапевт. - И снова подговаривается к выпивке: - Сжег я средь поля сырые снопы и только за стопку сойду со стопы. Нам не для пьянки, а чтоб форму не потерять.

- Лучше сойди со стопы и сядь, в ногах правды нет, - уклоняется Анатолий, - вся правда в Евангелии.

Идем дальше. Дождя уже нет. Ветерок обдувает, сушит. Тяжело, но уже увиделась вдали гороховская колокольня. Поем «Царю Небесный». Идти повеселее. Пригорок, низина, кладбище, снова вверх. Дошли. Бригадир выдержал характер, не дал расслабиться.

В Горохово «обходим владенья свои». Купели, конечно, сметены, смыты водополицей. Ничего, наладим, на то и посланы. У родника сделаны три трубы. Из двух льются хорошие струйки, из крайней к лесу чуть-чуть. С радостью пьем, умываемся, благодать! Вершинки леса осветились, это солнышко старается пробиться к нам сквозь тучи. У Саши прямо сияющее лицо.

- Толя, помнишь, в прошлый год ты не хотел погружаться в источник?

Саша напоминает случай из нашей жизни в прошлый Крестный ход. Мы оборудовали купели и погружались по очереди. А Толя потерял образок святителя Николая и сказал, что это ему знак - запрещение. «Без него не пойду». Мы все осмотрели, обыскали - нет образочка. А вечером вернулись - глядим - да вот же он, над источником! Чудо!

- Да, - кряхтит Толя, - не очень-то я был рад этому чуду, боялся холода. Но! Пришлось! Зато доселе жив! Перезимовал.

Соображаем, чем займемся в первую очередь, чем во вторую.

* * *

Сидим у костра счастливые. «Милка сшила мне рубашку из крапивного мешка, чтобы тело не болело и не тумкала башка», - сообщает Толя скорее всего сочиненную им самим частушку. - Очень вятское выражение: «не тумкала башка», в каких еще странах и континентах до этого дотумкались?