Бенедикт Велльс - Конец одиночества

– Все над теми же двумя новеллами. В первой речь идет о женатом человеке, потерявшем контроль над своими сновидениями. Ему снятся не разные сны, а каждую ночь один и тот же. О другой жизни, других людях, другой профессии и другой жене, которую он тоже любит. Скоро две реальности обретают одинаковую силу. Когда жена из его снов умирает, это сильно отзывается в реальной жизни.

Я озаглавил эту новеллу «Другая жизнь», действие в ней относилось ко времени Первой мировой войны. В конце героя призывали в армию, а в своих снах он продолжал вести мирную жизнь в деревне.

Романов взял трость и, с очками на носу, подошел к моему письменному столу. Он прочел несколько строк. Закончив, положил руку мне на плечо, я это воспринял как ободряющий жест или как комплимент. Вкратце я пересказал ему и вторую новеллу. Она немного напоминала «Загадочную историю Бенджамина Баттона» Фицджеральда, где человек стареет наоборот, – мой герой отличался тем, что при нем время ускорялось. За трехминутный разговор с ним в действительности проходило полчаса. Если женщина шла с ним в ресторан и в ее восприятии это занимало у нее ровно три часа, то на самом деле проходило семь, а то и двенадцать часов. Этот человек всю жизнь провел в одиночестве. Узнав его секрет, люди начинали его избегать, и он искал человека, который готов был пойти на то, чтобы состариться рядом с ним, так как несколько лет, проведенные вместе, и воспоминания о них были бы ему дороже, чем целая жизнь без него.

В тот день, полный радостных надежд, я сходил за молоком, помыл посуду и взял на себя стирку. Насвистывая, я спустился вечером в подвал и, открыв дверь, испугался. Посреди пустого помещения стоял Романов и о чем-то говорил сам с собой. Заметив мое появление, он умолк и оглядел меня с головы до пят.

– Который час? – спросил он.

– Без четверти семь.

Эта информация скорее смутила его, чем успокоила.

– Без четверти семь вечера , – уточнил я.

– А что я тут делаю?

Мой взгляд упал на оружейный шкаф:

– Вы включили отопление. В доме стало холодно.

Казалось, Романов задумался над полученным ответом. Затем он кивнул:

– Правильно, так оно и было.

Приветливо взглянув на меня, он направился к термостату.

Несколько дней я еще поработал над обоими текстами и затем дал их почитать Альве. Для новелл они были довольно длинные и еще не до конца доработаны. Но ведь важны были не столько сами истории, сколько то, что они позволяли заглянуть в мой внутренний мир. Некоторые вещи я не мог высказать вслух, только написать. Ведь когда я говорил, я думал, а когда писал – чувствовал.

Мы лежали у меня на кровати. Альва грызла яблоко, пробегая глазами строчки текста. Я напряженно следил за ней. Один раз она рассмеялась за чтением, и я почувствовал себя так, словно стою на темной ночной улице и внезапно вокруг загораются все фонари. В какой-то момент я заснул. Среди ночи я один раз вынырнул из сна, Альва рядом со мной еще читала, лицо у нее было усталое, и она сказала, что текст затронул ее за живое. Я еще увидел, как она потянулась за бутылкой с водой и попила, и снова заснул.

Проспав остаток ночи, я снова проснулся. Хотя за окном светлело, час был еще ранний.

– Ну наконец-то! – Альва в нижнем белье сидела у меня на коленях и водила пальцем вокруг моего пупка. Ее рыжие волосы были заплетены в косу, очков на глазах не было. Вероятно, я посмотрел на нее вопросительным взглядом, так как она указала на мои новеллы, которые лежали на столе беспорядочной кипой листов, носящих на себе заметные следы чтения. И перед тем как лечь на меня, она произнесла четыре магических слова, они до сих пор стоят у меня в ушах:

– Жюль, это по-настоящему хорошо!

В послеобеденное время я сидел в кабинете. Романов больше даже не пытался писать, а только не сводя глаз смотрел на меня.

– Все в порядке? – спросил я.

Он кивнул с отсутствующим видом и встал. Потом вдруг схватился за грудь.

– Колет, – сказал он срывающимся голосом.

Приготовившись к самому худшему, я кинулся к нему. Силовой прием, и внезапно моя голова оказалась зажатой под мышкой у Романова, я даже не успел осознать, как это случилось. Он стукнул моей головой о письменный стол, потом еще раз о клавиатуру машинки. Наконец мне удалось высвободиться из его хватки, тут его рука двинула меня в лицо. Затем он, отдуваясь, уселся на стул.

Я был в таком испуге от этого нападения, что тоже опустился на стул. В голове гудело. Во рту стоял металлический привкус крови.