Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

На горе, пресса как раз в это время полна нареканий на мужчин, освобожденных от воинской повинности. «Арестован пасынок промышленного магната», кричат заголовки, и случай с Джоном получает широкую огласку.

В Хэкстро это, разумеется, воспринято с тревогой и презрением. С тревогой за дальнейшую судьбу незаменимого Джона, с презрением ко всему, что зовется сенсацией. Голлан в ярости, что его любимцу грозит опасность, и снова твердит, что они жаждут его отставки. «Они», по его примитивным понятиям, - это нация, в которой он уже не отличает правительства от народа, а тем более одной газеты от другой и одного судьи от другого. И, как всегда бывает, когда нервный узел получает раздражение извне, его реакции обостряются. С этих дней и еще долго после того, как о неприятной истории и думать забыли, тон в конторе Голлана стал еще более высокомерный. Даже мальчишки-рассыльные задирают нос, словно говоря: «Плевать я хотел на публику».

Табита теперь представляет собою опасность, она причислена к растущей категории людей, поддавшихся военной истерии, теряющих присутствие духа. Джон, видя, что ей тяжело, что она осунулась и волосы на висках поседели, думает: «Как она, бедная, все это выдержит!» И пускает в ход свои чары, чтобы успокоить ее.

- Мама, милая, тебе не кажется, что ты принимаешь газеты слишком всерьез?

- А ты хоть что-нибудь принимаешь всерьез?

- Это очень интересный вопрос. Его можно поставить и шире: на что я вообще гожусь.

Большие глаза Табиты устремлены на него, словно она старается понять, и он думает: «Да, это сущее наваждение. Почему женщины в известном возрасте так подвержены религиозной мании? Тут, наверно, какая-то связь с нервной системой, а может быть, с климаксом».

- На что годишься? - переспрашивает она, будто самые эти слова ей непонятны.

- Ну да, на работе. Понимаешь, ведь она в большой мере сводится к сопоставлению показаний, тут требуется совершенно беспристрастный подход.

- Я тебя не осуждаю. Ты не виноват.

И он пасует. - Правильно, какие мы есть, такие и есть, ведь так? - Он ласково целует ее, словно утешая ребенка. - Отдохнуть тебе нужно, мама, и подольше. Ты совсем замоталась. - И спешит улизнуть в контору.

Там его ждет работа, и работа эта ему по душе: конфликты между подотделами, несовместимые требования из министерства и от управляющих, изложенные на молчащей бумаге, которая ждет его оценки, а сама не возражает и не впадает в крайности.

Табита заботит его. Он думает: «Несчастная женщина, как же она себя мучает», и одновременно что-то кажется ему бесконечно забавным. Поймав себя на том, что улыбается над длинным письмом по поводу какого-то хомутика, он задумывается - что же тут смешного? Оказывается, он улыбался мысли: «А ведь она, вероятно, права: я существо совершенно невыносимое».

Он наскоро заканчивает отчет о хомутике. Никаких выводов в нем не содержится. Но если б и содержались, Голлан наверняка решил бы наоборот.

Такой работы хоть отбавляй. План весеннего прорыва сдвинул все сроки. Армия требует еще и еще орудий, транспорта, снарядов, танков. Инженеры у Голлана работают как каторжные. Джон занят подготовкой к строительству нового завода, под который уйдет еще двадцать акров парка.

Но прорыв осуществляют немцы. В марте их войска достигают Амьена и грозят отрезать англичан от французов. Война, похоже, проиграна; но никто не предается отчаянию, потому что все скованы стоическим равнодушием или задыхаются от нескончаемой работы.

Голлан давно перестал читать газеты, и весть об этом последнем несчастье ему сообщает, надрывая голос, одна из секретарш. Он только прищуривается на минуту, как бы говоря: «опять наломали дров», и тут же сует Джону связку бумаг. - Вот полюбуйся, письма насчет походных котелков. Еще одна буря в стакане воды.

- Вы их прочли? - кричит Джон.

- Нет, не прочел. Ты мне дай лишних двенадцать часов в сутки, тогда, может быть, прочту. А может, и нет.

- Котелки и правда, видимо, непомерно дороги. Можно понять, что Казначейство недовольно.

- Еще бы не дороги. Когда работают в спешке, да без уменья, да материал не тот, всегда получается дорого. Ты мне скажи, они лучше, чем ничего? Вот что важно.

- Но ведь был другой образец. В министерстве, видимо, считают...

- У министерства всегда полно новых образцов. Им там проходу не дают всякие эксперты, да психопаты, да мошенники. Если б я слушался министерства, армии нечем было бы стрелять, и нечего есть, и носить нечего, кроме исписанной бумаги.