В. Строгальщиков - Слой 3

Матрос с повязкой требовал спецпропуск, что выдавали всем туристам при схождении на берег. Кротов сказал, что его задержали дела, вот паспорт, вот путевка – где, блин, путевка? – вот она! Матрос замешкался, и Кротов сказал ему: «Позовите дежурного офицера». Пришел невысокий моряк с загорелым лицом, посмотрел документы и велел пропустить; они гурьбой шли по внутренним трапам и коридорам, Митяй не поспевал и запинался, и путался у взрослых под ногами. В каюте Кротов осмотрелся, сказал: «Недурственно», – скинул пиджак и брюки, и рубашку, жена достала из стенного шкафчика полотняные белые шорты и маечку хэбэ, и пляжные тапки без задников. Кротов стал одеваться по-летнему, и Ирина сказала: «Сними трусы, жарко будет, ходи в одних шортах, здесь все так ходят». В другой момент он обязательно спросил бы у жены, каким же образом она определила, что все мужчины здесь гуляют без трусов, а нынче согласился молча, прошествовал в ванную комнату и все надел, как было ему сказано. Вернувшись в каюту, Кротов сунул в нагрудный карман маечки сигареты и зажигалку, ворот майки сразу оттянуло тяжестью, и он переложил свою старую добрую «зиппо» в боковой карманчик шортов, а в задний карманчик сунул согнутую пополам стодолларовую бумажку, посмотрел на себя в дверном зеркале и торжественно провозгласил:

– Готов! Ведите и показывайте!

Наташка водрузила ему на голову мятую панаму, он вспомнил про очки, достал и нацепил их на нос. Дочь фыркнула: «Ну, ты, папан, колонизатор!» – и сдернула очки, заявив, что такие ему не идут; прочитала буковки на дужке и захапала добычу окончательно. Митяй сказал: «Хото купаться, мы с папой будем иг'ать в аку'у и в дейфина». – «Кто будет акулой?» – грозно спросил Кротов. «Конесно, ты, – сказал Митяй и засмеялся. – А я буду дейфин. Он волсебный».

На корме, возле бассейна, стояли столики под белыми зонтами и рядом стойка палубного бара, за которой скучал одинокий гарсон в белой рубашке при бабочке, сложив на сияющей снежной груди волосатые черные руки.

– Угощаю, – сказал Кротов. – Кому что?

Он заказал мороженое для Наташки, молочный коктейль для Митяя и спиртной «Экзотик» для жены, а себе взял двойную порцию бурбона со льдом, и будь там что будет с проклятыми почками. Увидев сотенную, гарсон развел руками: сдачи нет. «Журнал ведете? – осведомленно поинтересовался Кротов. – Тогда возьмите и запишите на Кротова, двести восьмая каюта». Гарсон повел губами понимающе, и Кротов спросил его, где можно арендовать личный сейф. Гарсон прямо-таки покрылся уважением и перелил ему бурбона как минимум на палец. Кротов обхватил ладонями коктейли и мороженое, а стакан с бурбоном прикусил зубами и так пошел, набычившись, к столу, где Митяй уже бузил и вырывался из матроски, чтобы нырять в бассейне голышом. За соседним столом пожилые дядьки и тетьки лениво дулись в преферанс, от них тянуло дымом, и жена недовольно махала ладонью, более всего оскорбленная тем, что курили не дядьки, а наглые толстые тетьки, все в золотых цепях и перстнях с булыжниками. Кротов решил подыграть настроению жены и шепнул, усаживаясь рядом: «Вот они, новые русские!» – «Какие русские? – ядовито прошипела Ирина. – Хохлушки из Одессы...». Кротов отпил изрядно из стакана и спросил, как понравился Лондон. «Чудесно, – сказала жена. – Особенно Виндзор и Тауэр». Наташка сказала, что ей больше приглянулся Копенгаген: все такое маленькое, кукольное. Кротов еще раз хлебнул и посмотрел поверх плеча Ирины на тающий в вечернем мареве благообразный город с иглами готических соборов и квадратной башней то ли ратуши, то ли рыцарского замка в отдалении.

– Однако жарковато, – вздохнул Кротов, вытирая со лба проступивший пот. – Почти сентябрь...

– Когда спустимся южнее, к Португалии, обещают вообще сорок градусов, – сказала Ирина. – Ты хорошо себя чувствуешь, Сережа? Чего-то ты бледный такой...

– Замотался, – сказал Кротов, перемещая свою боль в скрипучем пластиковом кресле. – Отлежусь, и все пройдет. Здесь к ужину переодеваются?

– Кто как. Но в шортах на ужин не принято.

– Этикет! – промолвил Кротов. Посреди детской части бассейна стоял Митяй с открытым воробьиным ртом – что ему чудилось, волшебному дельфину, какие страхи подплывали к его худеньким ногам сквозь прозрачную воду бассейна? Кротов снял панаму и швырнул ее в бассейн летающей тарелкой; Митяй взвизгнул, схватил панаму, посмотрел восторженно на Кротова, отец махнул ему рукой, и сын стал зачерпывать воду панамой и выливать ее, счастливый, на себя.