В. Строгальщиков - Стыд

Про «духов» нормальных Воропаев говорил беззлобно, даже с жалостью. По ту сторону границы мыкались в степях сотни тысяч людей, выдавленных с юга фундаменталистами, и части бежавших на Север разгромленных правительственных армий, у которых «духи» и разжились танками и грузовиками. А быть может, полагал Воропаев, именно бывшие военные и сколотили банды моджахедов: уж в танках-то сидели точно не дехкане, да и в поле «духи» дрались хорошо, по-уставному, зарывались в землю как кроты за пять минут, если их прижимали огнем. С «идейными» Коля-младшой и вся елагинская рота еще не сталкивались, знали только, что «идейные» в плен не берут. Впрочем, партизаны их не брали тоже. Воропаев как-то раз был по наряду в составе «летучки» — мобильного бронеотряда с базой под Ишимом, в районе санатория. «Летучка» выезжала по наводке блокпостов, когда «духи» решались на обходной прорыв, и вот в соседнем с Ишимом Казанском районе, уже приграничном, наткнулись в лесу на остатки колонны. Партизаны взяли ее по науке, подбив на узкой просеке головные и хвостовые машины. Вокруг машин там и сям понавалено было немало, земля вся гильзами усеяна, а чуть подальше, на свободной части просеки, уже лежали рядами, лицами вниз…

— Кончай болтать, — сказал Елагин.

— Так я же правду говорю, — обиделся Коля-младшой.

Вот так, сказал себе Лузгин. Вот и эта война, как и любая другая, вся замешана на вранье и легендах. Никто не хочет знать настоящую правду, каждый хочет только ту, с которой легче жить. И впервые Лузгин вдруг подумал о «духах» как о людях пусть и чуждых ему по культуре, и крови, и образу жизни, но — людях, у которых там, в голодных степях, были матери, жены и дети. Но только зачем жечь деревни, подумал Лузгин и спросил об этом вслух не Воропаева, а старшего лейтенанта. Елагин только головой качнул, а Воропаев сказал, что хрен разберешь, кто кого начал жечь первым в этой заварухе.

— Вот что, Владимир Васильевич, — полуобернулся назад старший лейтенант, — сейчас обед и дозагрузка, у солдат будет минут сорок свободного времени. Не могли бы вы выступить перед ними?

— О чем выступить? — оторопело спросил Лузгин.

— Ну как о чем? — сказал комроты. — Ну… о ситуации в целом, о политическом положении… Ну…

— В общем, политинформация, — подвел итог Лузгин, и Коля-младшой захихикал. Елагин глянул на него построже.

— Вы известный журналист, солдатам будет интересно с вами повстречаться… Настроите их, снимете напряжение… В роте уже знают, что с нами едет военный корреспондент.

— Да какой я военный корреспондент? — перебил старлея Лузгин. — Нехорошо смеяться над пожилым человеком… Насчет снятия напряжения — это пожалуйста, анекдотов я знаю достаточно, а вот, как вы говорите, настроить… Может, объясните, Алексей, что вы имели в виду?

Шедший впереди бронетранспортер свернул налево, прочь от поселка и станции, на покрытый серыми бетонными плитами отросток главного шоссе. Впереди, у кромки леса, посреди черного с желтой стерней огромного поля за спиралями колючки и бруствером из набитых мешков, виднелись армейские палатки, по краям лагеря торчали караульные вышки, а в центре, над палатками, была заметна крыша полевой радиостанции с тарелкой спутниковой связи.

— Вы человек опытный, — не слишком убедительно проговорил Елагин, — найдете что сказать.

— Как прикажете, — ответствовал Лузгин.

— Что ты пристал к человеку, Леха? — вступился за соседа Воропаев, и Лузгин, не терпевший подобной снисходительной помощи, а уж тем паче от таких вот мордастых пацанов с погонами, процедил сквозь улыбочку, что он выступит пренепременно, всех настроит и всех ободрит, можете не сомневаться.

Он спрыгнул на убитую сотнями сапог пыльную землю и потянулся, разминая плечи. Елагин курил у машины с подошедшим майором небоевого какого-то вида, Коля-младшой приказал своим на построение; были топот, шум и сухой металлический бряк, и кроме Лузгина вокруг больше не было штатских. Подошел Воропаев, показал пальцем в левый лузгинский сапог.

— Сорок второй?

Лузгин посмотрел вниз и пожал плечами.

— Сорок второй, — подтвердил Воропаев и крикнул вдоль ломкого строя: «Разберись, салаги! Командуйте, Лапин, командуйте!»

— Рота, стройсь! — рявкнул красивым баритоном средних лет мужчина с погонами прапорщика. — Ир-рна! Равнение направо! — И пошел навстречу Воропаеву, отдал ему честь и доложил, а потом уже Воропаев легко подбежал к майору со старлеем, спросил что-то у майора, подняв руку к козырьку, тот кивнул и коротко сделал отмашку к виску; Воропаев рывком повернул тело направо и стал докладывать Елагину; затем они направились к строю, Воропаев — чуть сзади и сбоку, почти заслоняя собой худощавую фигуру командира роты. Неужели и в бою, подумал Лузгин, вот так же — по чинам и по ранжирам, и зачем вообще теперь эта муштра, игра в солдатики и офицерики, умение тянуть носок и громко топать…