В. Строгальщиков - Долг

Вечером в каптерку пришел тот писарь из третьего батальона. Спросил: надумал я идти или отказываюсь. А я уже сходил, сказал я писарю. Тот обалдел. И деньги все принес? Принес. Ну так давай!.. Нет, сказал я писарю, тебе я деньги не отдам. Ты кинешь пацанов и свалишь на меня. Приходите вчетвером и завтра, после ужина. Я сегодня отдыхаю. Писарь было дернулся, уж так хотелось ему бабки руками потрогать. Но смекнул, что я здесь командир и будет так, как я сказал. Когда писарь ушел, мы сторговались с Арой на оставшуюся «Яву» по тринадцать. Чужие деньги я отдал Аре на хранение до завтра. Свою часть денег спрятал в сапоге, после отбоя перепрятал в канцелярии – есть у меня там уголок под шкафом.

Когда назавтра пришли четверо, я сдал им деньги по бумажке, заставив расписаться при свидетелях – Аре и Вальке. Эти четверо могли ведь кинуть тех, кто им хабар сдавал, и я застраховался от разборок. Деньги – штука вредная, особенно чужие. Людям жалко с ними расставаться. Так в институте объясняли нам по Энгельсу и Марксу.

В воскресенье с утра пошел в наш гарнизонный магазин. Здесь я никогда и ничего не покупал. Свой чемодан, уехавший с Караевым, я паковал в немецких магазинах. Кое-что мне подбирал и покупал гаштетчик Вилли. Гарнизонный магазин у нас большой, товара в нем всегда лежало много, и мне казалось, что – хорошего товара. Когда же стал смотреть подробно, для себя, вдруг обнаружилось: взять нечего. Сплошной дешевый ширпотреб, и половина, ежели не больше, из Союза. Зачем, скажите мне, везти через границы эти бледные жалкие тряпки? Наверняка у военторга гешефт с производителями. Мне наплевать на военторг с его гешефтом, меня он не касается, но что же мне купить на дембель? Какой же я дурак! Надо было занять денег у Вилли и не валяться на диване, пока он ездил на завод, а прошвырнуться по окрестным магазинам. Рядом с гаштетом есть большой универмаг, мог бы там отовариться разом. Ага, конечно, и с тряпками потом на КПП? Короче, выбирай из того, что имеется. Я и выбрал по вещице на каждого домашнего, и Гальку не забыл. И еще зачем-то взял ковбойский пояс с двумя никелированными револьверами. Пояс был кожаный, в заклепках, а револьверы – с пистонами ленточкой. Я бахнул в магазине – все подпрыгнули. Вот потому и купил, что подпрыгнули. Себе взял шариковую ручку – толстую, как настоящая чернильная, таких в Союзе я не видел, с набором стержней про запас. Сойдет за сувенир. А вот главной покупкой – чемоданом дембельским – я остался доволен. Выбрал раскладной, из хорошего кожзаменителя. В сложенном виде он был не больше школьного портфеля, но стоит распустить две молнии и отстегнуть защелки – распахивался втрое.

Вот он стоит сейчас, полупустой, под нарами теплушки, а я курю рядом с Валькой на лавке у печки. Колесников варит чифирь на таблетках сухого спирта – я даже не спросил, где он их взял. В дверном проеме перед нами тянется теплая чужая ночь. Проплывает залитый светом переезд с полосатым шлагбаумом, за ним армейская машина. Немцы по ночам не ездят, ночью они спят – у них порядок, орднунг. А мы за водкой ездим к ним и будим. И правильно делаем: чтобы не проспали свою народную, блин, демократию. Раньше эта фраза приводила меня в недоумение: ведь масло получалось масляное: демос – он и есть народ. Потом ворюга-завстоловой просветил, что масло маслу рознь.

Едем мы медленно. Кажется, что можно соскочить и пробежаться рядом. Курим, молчим, хлебаем чифирь, потом Колесников ни с того ни с сего начинает смеяться. Я так смеялся, когда первый раз анашу покурил.

– Ты чего? – говорю я Колесникову.

– А, блин, вспомнил, как Бивень лося испугался.

Это действительно было смешно.

Прошлой весной мы стояли лагерем в палатках на краю леса возле Ордруфского полигона. Были стрельбы и инженерная, но без беготни. Палатки были большие, на полный взвод, и с раскладушками. Жили мы там хорошо, и кормили нас отлично, только дождь надоел – все мокрые, а обсушиться негде. Днем моросит, а ночью небо звездное, и тянет холодком. Я вроде как согрелся под бушлатом и почти заснул, и тут Колесников – в бушлате, при оружии.

– Вставай давай.

– Ты что, сдурел?

– Да не ори ты... – и вышел из палатки.

Шепотом ругаясь, я поднялся, натянул бушлат. На выходе столкнулся с Валькой.

– Автомат возьми.

– Зачем?

– Возьми, я говорю.

Обогнули в темноте палатку, Колесников поозирался и нырнул в кусты, я – за ним. Когда мы отошли шагов на пятьдесят, я шепотом сказал:

– А ну-ка стой. В чем дело-то?