Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Уже два месяца Астахова не веселилась и не дурачилась в школе. После того, как она уговорила Геру затаиться на время, Юлька стала жутко бояться классной руководительницы.

Она заглянула в свой класс, когда там были только те, кто под присмотром математички переписывал контрольную.

— Можно взять тетрадку? — робко спросила она.

На самом деле ей была нужна вовсе не тетрадка — в парте Гера оставил для неё записку. Теперь они шифровались, как шпионы в кино. Юлька незаметно вытащила сложенный листок и сунула в карман школьного фартука. И тут в класс ворвалась Зинон. Сходу, уставившись на Юльку какими-то дикими глазами, она принялась орать.

Юлька помертвела: случилось самое страшное, их разоблачили! Словно сквозь вату до нее долетали обрывки злых фраз Зинон: «Развели разврат... позор для школы... лживая девчонка... водить за нос... преподавательский состав... мы верили...».

У Юльки никогда не было обмороков, но сейчас, похоже, он самый готов был с ней приключиться. Когда туман перед глазами рассеялся, уши отложило и стало легче дышать, Юля обнаружила, что Зинаида куда-то подевалась. Вместо неё в классе сидело несколько старых теток. Они разговаривали между собой, но так странно, что слов было не разобрать.

Неожиданно из невнятного разговора теток прозвучало вполне отчетливо:

— Не знаете, кто-нибудь из наших был на похоронах Герасима? — это спросила грузная и важная тетка в блестящей кофте.

— А никто ничего и не знал, его тихо похоронили, — ответила старая грустная женщина.

— Такой парень был! Все из-за Астаховой, звезды нашей. Как она запила, он и сломался. Так по больницам до конца и мотался, выболел — в чем только душа держалась. — Подключилась к разговору тётка без передних зубов.

— А Джульетта не сломалась, её не надо пожалеть? — Сказавшая это женщина очень походила на мать Оли Назаровой. — Вспомните, ей в десятом классе не зачли практику в заводской лаборатории, из-за этого вовремя не выдали аттестат. Вот и накрылся ее университет медным тазом. А, главное, из комсомола исключили с какой-то непонятной формулировкой, аморалку пришили. Ну и на какой журфак ей было соваться с таким волчьим билетом? А ведь она так мечтала о журналистике! Вот ещё придумали: аморальная! Это Юлька-то аморальная?! Да она насквозь прозрачной была, а ей кислород по полной программе перекрыли.

— Видела я эту вашу прозрачную Джульетту то ли в восемьдесят шестом, то ли в восемьдесят седьмом, ну, незадолго до ее смерти, — с нехорошей усмешкой проговорила беззубая. — Не помните, в каком году она умерла?

Никто не помнил. Беззубая с явным удовольствием продолжила:

— Бутылки собирала, опухшая, черная вся. Это же надо было до чего докатиться!

— Я не помню, из-за чего, собственно, был весь сыр-бор? Чем Астахова так достала учителей? — спросила важная тетка в блестящей кофте.

— Как это, чем достала? Она обманула Зинаиду Николаевну, в душу ей, можно сказать, наплевала. Зинаида говорила, что всё ей простила бы, но такую изощренную ложь — никогда. Эта красотка на голубом глазу уверяла, что у них с Герой всё закончилось, а сама в это время продолжала тайно с ним встречаться. Зинаида её на медаль тянула, а эта краля ни в чем не хотела уступить. А ведь от неё не так много и требовалось — лишь оставить Германа в покое. Зинаида Николаевна заслуживала уважения — она была неравнодушной, душой за нас болела, — как по написанному говорила худая тетка.

— Уж лучше бы она была равнодушной, — бросила женщина в парике.

— Вот только не надо порочить имя Зинаиды Николаевны! Она замечательный педагог. Если бы это было не так, то разве назначили бы её завучем вскоре после нашего выпуска? А потом она около десяти лет, пока не вышла на пенсию, находилась на посту директора школы, — продолжала гнуть своё худая.

— И завучем, и директором Зинон стала исключительно благодаря своему интриганству, — с явной неохотой включилась женщина в парике. — Но это бы ладно, только, как ты выразилась, «на посту директора» она развалила школу. Все об этом знали, да сковырнуть её долго не получалось — связи у Зиночки были серьёзные. А ведь до тех пор, пока её группировка не захватила власть, двадцать третья школа всегда считалась очень сильной. Я в теме, потому что здесь работали выпускники нашего пединститута. Вернее, пытались работать. При директорстве Зинаиды Николаевны в коллективе шла перманентная война: доносы, клевета, травля. Уходили все, кто находил себе хоть какое-то место. Оставались лишь те, кто чувствовал себя в мутной воде комфортно. От учителей не требовалось ни повышения квалификации, ни введения новых методик, ни умения заинтересовать учащихся, ценилась только личная преданность Зинаиде и умение по её команде рвать зубами любого. Как мы её на пенсию выдавливали — это отдельная история.