Майкл Чабон - Лунный свет

По совпадению мой дед, как и остальные сотрудники подразделения, незадолго до того получил подробный список нескольких тысяч фашистских «профессоров». Список этот условно назывался «черным». Говорили, что он переведен с немецкого оригинала, который польский уборщик в Боннском университете нашел недоспущенным в унитаз при паническом отступлении немцев. Деду было приказано найти ученых, техников, инженеров, чьи фамилии есть в «черном списке», и взять их в плен раньше, чем до них доберутся русские. Первым в списке значился физик, разработавший ракету Фау-2, ту самую, что чуть не убила деда с Ауэнбахом в Лондоне. По скудным разведданным союзников, этот ракетчик был полноватый блондин.

Ничего в жизни дед так не хотел, как стать человеком, который взял в плен этого Вернера фон Брауна. А может, сказал он мне, больше всего ему хотелось увидеть ракету фон Брауна. Все в его жизни было неопределенно, кроме этого желания и твердой уверенности, что русский разведчик, идущий на запад через Польшу с наступающей Красной армией, не стал бы сидеть и хныкать из-за стрелы в ноге.

Что-то ширкнуло у деда над левым ухом, и прямо за спиной молоточек стукнул о дерево. На сей раз стрела поразила цветочный ящик, в котором росли только земля и пепел. В проверке гипотезы о меткости наступила критическая стадия. До сих пор у лучника было одно попадание на два промаха.

Четвертая стрела чиркнула по мостовой примерно в пятнадцати шагах впереди от моего деда, отскочила под углом градусов восемьдесят и закувыркалась в воздухе. Таким интересным образом она пролетела бы чуть левее него. Он выставил руку и поймал стрелу в воздухе.

Не то что мой дед был бесстрашный.

– Я боялся все время, – сказал он. – С первой минуты, как туда попал. Даже когда никто не стрелял в меня и не пытался сбросить мне на голову бомбу. Но когда в меня стреляли, кроме страха, приходила злость.

– И она оказывалась сильнее.

– Понимаешь, она накрывала меня с головой.

– Ясно.

– Она вытесняла все остальное. И тогда… За всю мою жизнь только тогда мне удавалось обратить ее на дело. Когда в меня стреляли. – Он скривил рот. – Но я не знал, что со стрелами это тоже работает.

Он поймал стрелу в полете, повернулся к желтому особнячку и глянул вверх. Алый индикатор его гнева подбирался к краю шкалы. Дерзко вздернутый подбородок дразнил лучника. В окне третьего этажа мелькнуло что-то белое. Ворот рубашки. Коричневый рукав. Розовая рука. Открытый рот. Человек перевесился через подоконник, в руках – бурая фигурная скобка лука. Что-то в легкости и бесшабашности позы подсказывало деду, что лучник едва ли старше его. Стрела висела между двумя пальцами, как длинная сигарета. Лучник приладил ее на тетиву. Дед поднял пистолет, и, в согласии со странным дуэльным кодексом Феллингхаузена, оба выстрелили одновременно.

Острый молоточек ударил в дедову каску посреди лба. Стрелок обмяк и выронил лук, который с легким звоном тетивы упал на мостовую. Несколько очень долгих мгновений стрелок висел на подоконнике, словно размышляя, отправиться ли вслед за луком. Потом он вывалился из окна и грохнулся на булыжники с двойным звуком: лопнувшего барабана и шлепка выбивалкой для ковров по мокрой шерсти.

Дед убрал пистолет в кобуру и снял каску. Она выглядела бутафорией из комедийного фильма, такого, в каком американские солдаты воюют с индейцами. Он перевернул каску. Стрела вошла на глубину чуть меньше дюйма. Позже он обнаружит у себя на лбу пятнышко засохшей крови.

Дед выдернул стрелу, надел каску и подошел к дому. Нагнулся, взял лук, затем повернулся к молодому человеку. Лет тому, наверное, было как Рэю. Он лежал, скрючившись свастикой, под окном булочной. Из затылка, которым он ударился о мостовую, шла кровь. Темные брюки, темный галстук, рубашка с пуговкой на воротнике и перламутровыми запонками. Ничто в одежде или лице не позволяло заподозрить, что это человек, способный застрелить тебя из лука.

Дед собирался встать рядом на колени и убедиться, что стрелок мертв, когда сзади раздался протяжный выдох, выражавший отчаяние, гнев или то и другое вместе. Лезть в кобуру времени не было, так что дед поднял лук и приладил на тетиву пойманную в полете стрелу. Он никогда не стрелял из лука, но готов был попробовать. В конце концов, получилось же у него с каноэ.

Чуть поодаль стоял очень старый священник в сутане, доходившей почти до узких ботиночных носов. Сутана была черная, в пятнах известковой пыли, что придавало ей сходство с картой материков или коровьей шкурой. Он смотрел на белый велосипед, который взрывной волной от разорвавшейся бомбы намотало на столбик, и скорбел об утрате. Затем протянул руку и худыми пальцами погладил раму, то ли прощаясь с велосипедом, то ли пытаясь разобрать геометрию изгиба. Священнику было невдомек, что на расстоянии выстрела из лука находится американский солдат.