Майкл Чабон - Лунный свет

– Я бы лично взял мачете. – Девон рубанул правой рукой по запястью левой. – Отсечь голову быстро и чисто – самое милое дело.

Дед сделал мысленную пометку зайти к главному садовнику Перфекто Тьянту и попросить у него мачете. Он показал гермопакет:

– Вы сказали, что видели его помет. Поможете мне добыть?

– Прям щас? – Девон глянул скептически.

– У вас разве не в восемь смена заканчивается?

– Да, сэр, в восемь. Но потом у меня личное время.

– Да? И что вы делаете?

– В личное время? – Девон возвел глаза к потолку, словно читая там длинное меню занятий и развлечений. – Могу сказать, чего точно не делаю. Не собираю змеиные погадки в пакетики.

– Никогда?

– Никогда, сэр.

Два старика смотрели друг на друга в упор. Стрелка настенных часов с громким щелчком перескочила на следующую секунду их жизни.

– Я мог бы вознаградить вас за труды, – сказал дед.

Девон улыбнулся. Ему приятно было видеть прижимистость в еврее. Он был убежден, что дед – миллионер.

– Сколько?

– Двадцать пять. Но только если у меня будет что-нибудь в пакете.

Когда пришел ночной сторож, Девон снял кепку с логотипом Фонтана-Виллидж и взял нейлоновую сумку на молнии. Дед вышел за ним к его «катлесс-сьюприму» 1979 года, который ждал на стоянке для персонала: виниловый верх давно выцвел и облупился под флоридским солнцем. Девон открыл багажник и сунул туда сумку (предварительно вытащив сэндвич с арахисовым маслом и жареной картошкой, который сложил пополам и пальцами затолкал в рот). Затем снял форменную рубашку и повесил ее на плечики в машине. Пузо колыхалось в бурдюке майки. Плечи были цвета слабого чая с молоком и сплошь конопатые, веснушки, волосы и брови – цвета песочного печенья. Девон убрал кепку в сумку и взял с задней полки соломенную ковбойскую шляпу с лихо закрученными полями. Открыл пластмассовый ящик с инструментами в самой дальней части багажника, под задней полкой, и долго там рылся, пока не вытащил мачете, длиной со свою руку, в кожаных ножнах. Балансируя им на раскрытой ладони и продолжая энергично жевать сэндвич, Девон в задумчивости глядел на деда:

– Сегодня утром вряд ли понадобится. Но если хотите, могу одолжить.

– Не люблю одалживаться, – сказал дед. – Возьму напрокат.

– Дело хозяйское.

Дед сел в машину. Там было как в духовке. Он опустил стекло – ручка обожгла пальцы. Засипел кондиционер. Пахло плесенью, арахисовым маслом и жареной картошкой.

– Когда ж я последний раз там был? – проговорил Девон. – Да с Финлеем Гадбуа. Помните Финлея?

Дед вспомнил взбитую соломенную прическу за журналом о мотогонках и две ноги в пижонских ботинках на столе охраны.

– Брат Финлея работал на каких-то риелторов, в общем, ездил все там обсматривать. Как-то взял меня и Финлея с собой, мы через главные ворота въехали. И… э-э-э… помет был по всему крыльцу гольф-клуба.

– Покажите мне.

– Ворота на цепи.

– Покажите.

– Там замóк.

Дед пристроил насовский рюкзак на колени и поглядел в окно на Фонтана-Виллидж. Сцена никогда не менялась, ее лишь изредка разнообразили дождь, люди, гольф-кары. Оштукатуренные домики, пальмы, асфальтовые дорожки, газоны, трава на которых, казалось, никогда не подрастала и не жухла. Надо всем – стеклянный колпак неба. Встряхни – закружит метель из блесток. Картина приелась деду настолько, что он гадал: может, с ним правда что-то не так? Бумажка, на которой врач записал телефон специалиста, по-прежнему составляла компанию Хосни Мубараку в последнем номере «Комментария». Ладно, сказал себе дед, вот покончу со змеей и запишусь на прием.

– Когда получу свое, тогда и перестану говорить вам, что делать, – сказал дед. – Покажите.

Девон включил скорость. Они выехали из ворот Фонтана-Виллидж и три раза повернули налево, огибая большой городской квартал. Наконец Девон свернул на дорогу к бывшему загородному клубу. В щелях асфальта росла трава. Довольно скоро дорога уперлась в ворота. Участок был обнесен сеткой, утопающей в зарослях пуэрарии {49} 49 … утопающей в зарослях пуэрарии . – Пуэрария (кудзу) – лианообразное растение с вьющимися плетями и очень глубокими корнями. Завезено в Америку из Китая в 1950-е годы для борьбы с эрозией почв, сейчас – почти неистребимый сорняк. . Ржавые таблички справа и слева от ворот, установленные городским советом и неудачливыми преемниками разорившихся владельцев клуба, сообщали, что проход на территорию воспрещен. Сами ворота были замотаны цепью, на ней висел большой замок.