Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

Раздался говор, из переулка вывернулась толпа человек в тридцать. В ней были и Гертруда с отцом. Еще я узнал капитана Борка. Значит, я пропустил отряд? Рядом со Старым Медведем шагал белоголовый высокий старик и что-то нервно ему втолковывал, рубя рукой воздух.

– Нигде нельзя, а у нас особенно! – стали слышны слова. – Если вы не понимаете, я вам объясняю! Сердца не хватает!

Герти помахала мне. Она тоже была в местном наряде: широкая короткая юбка кирпичного цвета, белый передник, белая блузка с пышными рукавами, на шнурках у ворота и запястий. Я встал. Но охотник подхромал раньше и – ах вот как это здесь принято? – поцеловал ей руку. А может быть, и не принято: старик резнул взглядом, развернулся и вошел в гостиницу.

Старый Медведь приветственно хлопнул меня по плечу, потом так же похлопал подошедшего с Гертрудой охотника.

Выяснилось, что метиса зовут Гай Тергенс, что он мне покажет самую лучшую охоту, что отряд уже отбыл прямо от школы, как только закончилось собрание. Школа и ратуша помещались в одном здании, но его почему-то называли не ратуша, а школа. Гай присел с нами за столик, но только на минуту. Старый Медведь казался не то озабоченным, не то удивленным. Я спросил, что произошло, но тут опять возник его взбудораженный собеседник.

– У меня душа не на месте! Не могу я с девчонкой об этом говорить! Всё ваше попустительство! Делай что хочешь!

– Поругались и хватит, – сказал Старый Медведь, успокоительно выставляя ладонь. – Марта не девчонка, а такой же член коллегии, как вы. У кого какие принципы, давайте попозже обсудим. Хотите, устроим публичный диспут? …

– Ваши принципы – отрава!

– Виртус, успокойтесь…

– Как я могу успокоиться… – Он махнул рукой и исчез в темноте.

Слуга принес керосиновые лампы. Карло, хозяин, зажег фонарь у входа. Стало нарядно. На площади было много народу. Гудели голоса, звенели стаканы, журчал фонтан.

– Случилось… да, – негромко начал Старый Медведь. – И раньше бывало, а сегодня как-то чересчур. Зашла речь об этом самом пансионе. «В здоровом теле», слышали?.. Виртус давно призывает его запретить. Марта опять заспорила.

– Марта? Почему?

Старик вздохнул.

– Потому, – объявила Герти, строго наставляя на меня прекрасные ресницы и повторяя чужие слова, – что хуже проституции только подпольная проституция.

– Вот оно самое, – кивнул Старый Медведь. – Виртус вспылил, что невозможно ничего обсуждать серьезно, пока тут сидит девица. Потребовал убрать Марту из коллегии.

– Марта в коллегии единственная женщина?

– Нет, конечно, но такая молодая – единственная. Раскричался, что мы проповедуем безнравственные принципы. Но Марту нельзя вывести из коллегии, земляки ее выбрали.

– А это правда, что ваш принцип – делай что хочешь?

– Мой тоже, – улыбнулась Герти.

В защитники высоких постулатов долга я годился хуже всех, но так удивился, что сразу принялся возражать.

– Но ведь это действительно опасно. Что будет, если каждый станет делать, что хочет?

Старый Медведь внимательно на меня посмотрел:

– И что же будет?

– Хаос.

– Почему?

Старик дольше и лучше обдумывал проблему и теперь владел инициативой. Я чуть было не ответил беспомощным доводом «это очевидно», но вовремя опомнился. Что ж, если хотите – пожалуйста:

– Человеческие желания переменчивы и непредсказуемы, исчезают и возникают, сегодня хочу, завтра не хочу. Твердое желание возделывать свой сад и кормить его плодами голодных – если такое и бывает, то редко. Куда чаще совсем другое. Желание славы, власти, удовольствий. Желание мучить. Унижать. Убивать.

– Вот у тебя, дружище, не обижайся, есть желание мучить, унижать и убивать? Нету у тебя такого желания. Не надо и на других валить. Юджина хорошо говорит, чего она хочет. Все нормальные люди этого хотят. А мучить и убивать хотят выродки, таких все-таки мало.

– А чего хочет Юджина?

– И я этого хочу, – горячо вмешалась Герти и отчеканила: – Жить с теми, кого люблю, там, где мы сами выбрали, заниматься делом, какое нравится.

– А Марта?

– Марта еще много чего хочет, – улыбнулась Герти. – Вы у нее сами спросите. А в желании славы, власти и удовольствий ничего плохого нет. Но власти мало кому хочется. И славы тоже. Это нужно особый склад иметь. А удовольствия – это замечательно, мне очень хочется. Вот сейчас большое удовольствие здесь сидеть и разговаривать.

– Сам скажи, – подхватил старик, – или не говори, а вспомни, не приходилось ли тебе гораздо больше раскаиваться, когда ты делал что-то такое, чего вовсе не хотел?