Вячеслав Шишков - Угрюм-река. Книга 2

Старик, причмокивая, прослушал статью со вниманием. В статье говорилось о стихийном бедствии, о небывалом таежном пожаре, «как будто» уничтожившем все предприятия миллионера П. П. Громова. Большинство предприятий застраховано не было. Фирме «как будто» угрожает крах.

Статья написана дельно, убедительно, подтверждена дутыми цифрами; она производила впечатление корреспонденции с места. И была подписана: «Таежный очевидец».

– Очень правильно… Закатисто!.. – прищелкнул языком старик.

– Да уж я… Чего тут… – похвалил себя Парчевский, и лицо его раскололось надвое; пухлый рот и щеки улыбались: «Меня-то, мол, не проведешь, я, мол, все давно понял»; глаза же были серьезны, требовательны, будто хотели сказать: «Гони монету».

– Теперича постанов вопроса таков, – учуяв полуявные помыслы Парчевского, сказал старик, потирая руки. – Надо собрать всех кредиторов на чашку чаю, рубль ломать. Вы, дорогой мой Владислав Викентьевич, должны мне, старику, помочь. Переговорите кой с кем лично, особливо ежели с заводами. С выгоды получите один процентик-с. И, кроме сего, вас никогда не забудет Прохор Петрович.

– На какую сумму будет сделка?

– Так, полагаю, не меньше полмиллиончика…

– Тогда процент мал. Три процента.

– Что вы-с!.. Пятнадцать тысяч?! Высоко хотите летать…

– Риск… Как будто за такие дела можно и в тюрьму сесть. А впрочем… Давайте уповать на «как будто».

– На «как будто»? Вот, вот! Это самое…

И пронырливые глазки старика, подмигивая Парчевскому, утонули в смешливых морщинках, как в омуте.

– А как Нина Яковлевна? Она дома?

– Дома-с, – соврал старик и, хлопнув себя по лбу, заморгал бровями: – Ба-ба-ба! Вот старый колпак… Вот храпоидол… Ведь забыл вам поклончик от Нины Яковлевны передать… Ах, ах! – убивался, паясничал старец. – Как уезжал, она позвала меня и говорит мне: «Обязательно разыщи дорогого моему сердцу Владислава Викентьича…» И адрес дала ваш, угол Невского и Знаменской…

– Откуда ж она…

– Да уж… Сердце сердцу, как говорится… весть подаст. Уж я врать не стану…

Красивое, с гордым профилем лицо Парчевского на этот раз засияло целиком.

– Ах, милый Иннокентий Филатыч!

– «И передай ему, говорит, что я его помню и, может быть, думаю о нем день и ночь…»

– Преувели-и-чиваете, – радостно замахал Парчевский на плутоватого старца веселыми руками. – Не сказала ли она «как будто думаю» и «как будто бы помню»?

Старик было тоже засмеялся, но тотчас же сбросил с себя смех.

– Поверьте, – сказал он, – Нина Яковлевна очень даже о вас тоскует. Я сразу сметил. Ну-с, до свиданьица, дорогой! До завтра. Уж вы постарайтесь…

– Дайте мне тысячи полторы.

– Зачем?

– А как же? Газетчикам дать надо, чтобы это «как будто» не вычеркнули? На личные расходы, связанные с нашим делом, надо?

Старик не прекословил: поплевывая на кончики пальцев, отсчитал деньги, оставил адреса кредиторов.

Подмигнули друг другу, расстались. Моросил питерский дождь. Асфальты блестели.

– Позвольте познакомиться с вами. Ротмистр фон Пфеффер.

Прохор поморщился. Обменялись друг с другом напряженными взглядами. Оба слегка улыбнулись: Прохор иронически, ротмистр чуть подхалимно. Высокий блондин, голубые глаза, бачки, длинная сабля катается на колесике по полу, чиркает пол.

– Его превосходительство собирается заглянуть как-нибудь к вам лично.

– Зачем?

– Интересуется.

– Вот пожар был. Прошу садиться.

– Да, дым, я вам доложу, на всю губернию. Даже у нас, – двусмысленно сказал ротмистр.

– Пожар этот стоит мне больше трехсот тысяч.

– Да что вы? – И колесико чиркает по полу.

– Пришлось сделать большие уступки этим скотам рабочим. Черт, неприятность. Черт!..

– Н-да… Я вам доложу, это н-да-а…

Теплый вечерний час. Чайный стол накрыт на веранде с выходом в зеленеющий сад. В саду над кустами малины, окапывая их, работал садовник. Ему помогали сопровождавшие ротмистра Пряткин – Оглядкин. Унтер Поползаев дежурил на кухне. Карл Карлыч один выходить опасался: новое место, глушь. Чай разливал сам Прохор Петрович. Попискивали кусучие комарики. Карл Карлыч стращал их дымом сигары.

Вдруг, вдали, с ветерком – «многолетие». Все гуще и громче. Карл Карлыч перестал брякать ложечкой.

– Что это?

– Дьякон… Купается, должно быть. Верстах в трех…

– Ах, дьякон… Ферапонт, если не ошибаюсь? Из кузнецов?

– Он самый… А вы как же это…

Карл Карлыч выпустил дым из одного, из другого уголка бритого рта, сказал: