Янник Гранек - Богиня маленьких побед

– Миссис Кларк, мне нужно срочно поговорить с Леонардом. Позвоните в охрану МТИ [23]и попросите их разбудить типа, который спит среди пустых коробок из-под пиццы.

Как и членам его семьи, мне хотелосьверить, что первая депрессия навсегда останется всего лишь незначительным осложнением. Когда мы с Куртом вновь соединимся, его здоровье это подтвердит, и у меня не будет причин сетовать. Хаос вновь уступит место порядку. Но в 1934 году, по возвращении из США, он вновь погрузился в мрачное состояние духа, и его психическое состояние потребовало длительного лечения отдыхом.

Вторая волна депрессии накрыла его вскоре после смерти Ганса Хана [25]. Его научный руководитель, помогавший готовить диссертацию, скоропостижно скончался от рака накануне убийства Дольфуса. Курт в это время был в Принстоне и очень переживал, что не смог быть рядом с ним в последние дни жизни. От болезни его наставник сгорел за три месяца. Еще один отец, с которым он не смог попрощаться.

Можно заключить, что это не что иное, как принцип энтропии: хаос системы только возрастает. Разбитая чашка сама по себе никогда не склеится. Вселенная – это хаос, который пользуется хаосом, чтобы порождать новый хаос.

Санаторий в Паркерсдорфе стал для Курта вторым домом. Мне не оставалось ничего другого, кроме как караулить, когда он выйдет на прогулку, что случалось редко. Я имела право на мимолетный поцелуй, на видимость обеда, порой даже на вечерний поход в кино, после чего он побыстрее отправлялся к матери засвидетельствовать о своих успехах: ключи от его свободы в то время находились в ее руках. Рыжеволосая Анна уговорила меня не добиваться большего: «Ты должна быть сильной вдвойне, Адель, и за себя, и за него. Твоя миссия в этом и заключается. И считай, что тебе крупно повезло, большинство людей понятия не имеют, что им делать со своей злосчастной жизнью».

Курт никогда надолго не задерживался в Вене, постоянное напряжение города высасывало из него последние остатки энергии. Университет лишился своих жизненных сил: на смену интеллектуалам из числа евреев и тех, кто не принял нацизм, пришли «настоящие австрийцы», присягнувшие на верность канцлеру Шушнигу, преемнику Дольфуса, а через него и национал-социалистическим властям. Гитлер напрасно отрицал подготовку к Аншлюсу, его призрак уже давно маячил на границе, и только колебания Муссолини мешали ему перейти к решительным действиям. Из страны бурным потоком хлынула интеллигенция. Курт в результате растерял друзей и, что самое главное, лишился их плодотворной среды, столь необходимой для процесса его мышления.

Несмотря на слабое здоровье, он легкомысленно согласился прочитать еще один цикл лекций в 1936 учебном году. Я бушевала, умоляла, грозила разрывом, но он так и не уступил. Образумить его не сумели ни семья, ни врачи, которым он не доверял несмотря на то, что его собственный брат был рентгенологом. Курт питал доверие только к книгам. Но, когда к фолиантам по медицине он обращался чаще, чем к трудам по математике или философии, это был верный признак скорого возвращения в санаторий. В то лето предвестников депрессии было немало. Рудольф не мог пройти мимо них и никогда не позволил бы брату уехать. Курт почти ничего не ел, размазывая еду по краям тарелки, чтобы скрыть отсутствие аппетита. Жаловался то на зубы, то на живот. Не спал. Даже не ложился. Ко мне больше не прикасался или, самое большее, изображал жалкую пародию интимных объятий, чтобы не давать поводов для разговоров. Он и так был неболтлив, но на этот раз молчание буквально въелось в его шкуру.

Он уехал в начале осени, и мне не оставалось ничего другого, кроме как корить себя за то, что я так и не смогла повлиять на этого слабого, беспомощного, но упрямого человека. Через несколько дней после приезда он почувствовал, что вновь скатывается в депрессию. В последнем письме Курт написал мне, что американский врач, которого ему порекомендовал доктор Флекснер, настаивает на том, чтобы он немедленно вернулся в Вену. Когда я получила это послание, Курт уже был в пути. Веблен, всегда готовый прийти на помощь, посадил его на отплывавшее в Европу судно, при этом пообещав ничего не говорить семье. Что, впрочем, не помешало ему дать телеграмму Рудольфу и сообщить о том, что 7 декабря брат прибудет в Гавр. В полукоматозном состоянии Курт приехал в Париж и оттуда обратился к Рудольфу за помощью. Тщетно. В итоге он три дня просидел в Париже, но потом, уж не знаю как, все же нашел в себе силы доехать до Вены на поезде. В одиночку.