Янник Гранек - Богиня маленьких побед

То, что случилось, было невозможно, недопустимо. Только не он. Я бы увидела, что грядет что-то плохое. В минувшую субботу мы вместе поужинали. Хотя нет, это я ела, а он только на меня смотрел. Как я могла быть такой слепой? В последнее время он напрочь потерял интерес к чему бы то ни было. Даже ко мне. Я его безразличие отнесла на счет усталости. Он так много работал. Но дело уже было доведено до конца, и он говорил, что научное общество стало одобрять его труды. Он сдал экзамены на степень доктора, его работы стали публиковать, путь перед ним теперь был открыт. Я не хотела ничего видеть. В моей среде подобные заболевания лечатся хорошей долей алкоголя. А санаторий – это для больных туберкулезом.

Я не видела особых причин для подобного расстройства. Чрезмерное напряжение, совсем чуть-чуть. Слишком много бессонных ночей. Слишком много меня, слишком много ее. Слишком много тьмы после яркого света. Столкнувшись с первыми же трудностями, я оказалась выброшенной из его жизни. Семья Курта не посчитала нужным поставить меня в известность. Марианна и Рудольф знали о наших отношениях, однако в их глазах меня попросту не существовало. Для его знакомых я была лишь «девочкой из клуба». Цыпочкой, которую рядом с собой терпят, но не более того. Два мира, разделенных служебной лестницей.

В квартире родителей я прошла на кухню, оставила на столе записку, а сама отправилась на вокзал Вестбанхоф и села на последний поезд в Паркерсдорф. Скрючившись на сиденье, я наконец осталась одна и задумалась. Как я могла его упрекать? У меня на это не было никакого права. Его мать вполне была способна самым бесцеремонным образом выгнать меня взашей. Но я составляла часть жизни Курта, и с этим она ничего не могла поделать. На этот раз я не дам ей одержать надо мной победу. И не позволю этой старой грымзе вырыть могилу собственному сыну, используя для этого ревность и чувство вины.

Мои родители тоже меня не понимали. К их миру я уже не принадлежала, а в его круг до конца так и не вошла и не войду никогда. Я осталась одна. И если сегодня не явлюсь в «Ночную бабочку», то нет никаких гарантий, что по возвращении мое место останется за мной. Для девушки из кабаре я и так уже подзадержалась на сцене. Плевать. Я была уверена, что смогу спасти его от самого себя, пусть даже ни одна живая душа не желала этого признавать. И ему нужно об этом напомнить – на тот случай, если он вдруг забыл.

В пути я, как могла, разгладила костюм и навела марафет на осунувшемся лице. Надменные венские фасады за окном очень скоро сменились зеленью. От всей этой природы меня тошнило.

Я направилась в дирекцию по персоналу – безупречное здание, больше похожее на роскошный отель, нежели на больницу, несмотря на суровую модернистскую внешность. В подобных заведениях девушки вроде меня нужны всегда, однако я не имела рекомендаций, времена были тяжелые, поэтому меня вежливо послали куда подальше. Я бесцельно бродила по краю парка, держась подальше от главного входа. Свежесть лужаек; тишина, нарушаемая лишь карканьем ворон; смутный запах супа и подстриженных кустов самшита – то был привкус грядущих лет нашего чистилища, хотя в тот момент я этого еще не знала.

У хозяйственной пристройки отдыхала какая-то санитарка. Я попросила у нее закурить. Пальцы напрочь отказывались скатать сигарету.

– Вы знавали деньки и получше.

Я выдавила из себя некое подобие улыбки.

– Здесь, в Паркерсдорфе, мы привыкли видеть людей с грустными лицами. Порой мне даже кажется, что это наше фирменное блюдо. Они поступают сюда пачками. Прямо голова идет кругом!

– Я подруга одного человека, пребывающего здесь на лечении. Мне не разрешают с ним видеться.

Она смахнула с губ крошку табака:

– И как его зовут, этого вашего приятеля?

– Курт Гёдель. У меня от него уже давно нет вестей.

– Палата 23. Его лечат сном. Он в порядке. Почти.

Я сжала ее руку. Она мягко меня отстранила.

– Вообще-то, вашему другу сейчас действительно плохо. Исхудал, как гвоздь. Он мне очень нравится. А когда я убираю у него в палате, всегда благодарит. Так делают далеко не все. Но, кроме этого, он не произносит ни слова. В отличие от его матери, у которой, наоборот, рот не закрывается ни на минуту. Она вечно то чем-то возмущается, то орет на медсестер. Первостатейная зануда!

– И что делают врачи, чтобы ему помочь?

– Это зависит от доктора Вагнер-Яурегга, славная моя. Если он в добром расположении духа, то ваш друг, перед тем как вновь отправиться на боковую, имеет право на прогулку у фонтана и пару сеансов лечения носовым платком. Наш патрон большой друг господина Фрейда. Знаменитость. Он обеспечил нам много клиентов. Большинство пациентов выходят из его кабинета, сжимая в руке мокрый носовой платок. Похоже, это им помогает. В отношении других Вагнер предпочитает более серьезное лечение.