Антон Чиж: Рыжая Шкурка

Анька встала прямо, улыбается, по коже ветерок счастья шелестит, иголочками покалывает. Удовольствие одно, сказка. Только начала она: «Приди же, ночь, приди, Ромео», как перед ней вспыхнуло солнце, да такое яркое, что залило светом и комнату, и Аньку, и Мастера, и ассистента, что на табурете в углу печалился. Анька не испугалась, а упала в свет, мягкий, теплый, упругий. Так хорошо, так чисто и спокойно, ничего не надо больше. Не знала, что такое бывает.

И потухло. Анька увидела потолок и врача. Шевельнуться не может, руки и ноги кто-то держит. Во рту что-то торчит, языком не шевельнуть. Врач изо рта кляп вынул, спрашивает: часто с ней такое? Анька понять не может: что часто? Врач снова: в больницу поедете? Анька сердится: какая больница, третий тур же. Врач и говорит: про тур забыть, и про театр, и про кино с сериалами. С таким диагнозом себя надо беречь, жить тихонько, иначе добром не кончится. Анька упрямится: да какой ещё диагноз? Кроме насморка ничем не болела. Врач объяснил. Анька не поверила. Возражала, спорила, доказывала. Только все напрасно. Деваться некуда.

В больницу она не поехала.

Заметила в коридоре ассистента – и к нему. Он от неё глазами виляет, как неродной. Анька нагнала, объясняет: ей надо с Мастером потолковать с глазу на глаз, глупая чушь вышла, где его найти? Ассистент тут и отрезал: лучше домой возвращаться, она не прошла, всё кончилось. На следующий год тоже. И через год. И через-через год. В этом институте ей больше делать нечего. Никогда. Мастер её знать не хочет, не то что на курс брать. И никто с таким дефектом натуры в актрисы не возьмёт. Нет дураков. Зачем врала и молчала, что припадками страдает? Нет у него времени глупые разговоры плести. Счастья – и прощай.

Вышла Анька на улицу, тряхнула головой. Мозги вроде на месте, только гудят, и подташнивает. Вот какая внезапная ерунда приключилась. Пряталась до срока. И мама ничего не знала. А говорить ей нельзя.

Огляделась Анька, кто из ближних поможет. Кругом машины шныряют, люди по делам гуляют – Москва, одним словом, не просто так. А ей что делать, кто бы сказал. Счастье славы скукожилось сдутым шариком.

Слезы лить Анька не умела, бросилась по приёмным комиссиям заявления подавать. Во все театральные, какие нашлись. Только поздно. Везде третий тур начался, кое-где кончился. Так, что, девушка, до следующего года. Кстати, как ваша фамилия? Анька назвалась, не таясь. Комиссия в компьютер заглянула и спрашивают: это не с вами такое было, что… Анька отвечать не стала, выбежала вон. Пришла слава, какую не звали. Не отвяжется. Социальные сети, попала рыбка – не вырваться.

Вернулась Анька поздно, старики радуются: как успехи? Она улыбается: всё отлично. Её поздравляют, к обеду праздничному зовут. Тут мама звонит: прошла туры? Аньке духу не хватило расплакаться. Обрадовала: осталась ерунда, сочинение по русскому. Как семечки, не зря домашки писала. Мама поздравила и трубку положила. Аньке хоть вешайся. Никогда – значит никогда. И нигде. Про неё уже в каждом театральном знают, галочку поставили. Дальше первого тура не пройдёт, хоть залейся талантом. Кому нужны проблемы? Никому не нужны. Ни через год. Ни потом. Правильно, никогда.

Это все. Совсем всё. Конец, занавес. Вернуться нельзя – и остаться нельзя. Деться ей некуда. Это же Москва, куда тут денешься. Анька решила: поужинает для отвода глаз, старики спать лягут, она напьётся таблеток, чтоб больно не было, и не её проблема, что там дальше. Маму жалко, но так стыдно, что пусть лучше поплачет, чем правду узнает. Трагическая гибель юной актрисы. Может, в местной газете заметку с её портретом напишут. Жаль, Анька уже не узнает. И подружки заплачут. И то – вряд ли. У них своих проблем полные тазы.

Представила Анька личики подружек: ни слезинки, довольные, ухмыляются. Долеталась, птичка. Они знали же, что так будет.

Такая Аньку злость взяла: что же это, на их улицах праздник, а мама от стыда сгорит? Не будет им такого удовольствия. Сдохнет в этой Москве, но своего добьётся. Как там, в маминой сказке?

«Дёрнулась Рыжая Шкурка, туда-сюда, не пускает капкан. Совсем ей погибать. Тут она и говорит: “Лучше хвостик, чем Шкурка!” Повернулась, отгрызла хвост. И наутёк».

Анька смахнула слезу. И пошла ужинать в улыбке. Когда старики угомонились, подобралась к буфету, не скрипнув, выудила конвертик потаённый. Давно его приметила. А в нем плотная стопка купюр. Нечего им без дела лежать. Теперь как раз пригодятся. Старикам от них никакой пользы, а у неё дело всей жизни.