Габриэль Маркес - Сто лет одиночества. Повести и рассказы

Когда Дамасо вернулся, она удивленно их рассматривала.

— Зачем они? — спросила она. Он пожал плечами:

— Чтобы играть в бильярд.

Дамасо снова завязал шары в красную тряпку и вместе с самодельной отмычкой, карманным фонариком и ножом спрятал их на дно сундука. Ана легла, не раздеваясь, лицом к стене. Дамасо снял только брюки. Вытянувшись на постели, он курил в темноте и пытался обнаружить в предрассветных звуках и шорохах хоть какие-нибудь последствия того, что он совершил; и вдруг до него дошло, что жена не спит.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — сказала она.

От злости голос его стал еще глубже обычного. Дамасо затянулся последний раз и загасил окурок о земляной пол.

— Не было ничего другого, — вздохнул он. — Зря проболтался целый час.

— Жаль, что тебя не пристрелили, — сказала Ана. Дамасо вздрогнул.

— Типун тебе на язык, — пробормотал он и, постучав по краю деревянной кровати, стал шарить рукой по полу в поисках сигарет и спичек.

— Ну и осел же ты! — сказала она. — Хоть бы подумал, что я дожидаюсь и не сплю, и каждый раз, как слышу шум на улице, мне кажется, что это несут тебя мертвого. — Она вздохнула и добавила: — И все из-за каких-то трех бильярдных шаров.

— В ящике стола было всего только двадцать пять сентаво.

— Тогда не надо было брать ничего.

— Очень уж трудно было туда влезть, — сказал Дамасо. — Не мог же я уйти с пустыми руками.

— Взял бы хоть что-нибудь другое.

— Другого ничего не было, — сказал Дамасо.

— Нигде не найдешь столько разных вещей, как в бильярдной.

— Это так кажется, — сказал Дамасо. — А когда войдешь и хорошенько оглядишься, то видишь, что там нет ничего дельного.

Ана молчала. Дамасо представил себе, как она с открытыми глазами ищет во мраке памяти какой-нибудь ценный предмет.

— Может, оно и так, — сказала она.

Дамасо закурил опять. Алкоголь покидал его, и постепенно возвращались ощущение веса и объема тела и способность распоряжаться им.

— Там, внутри, был кот, — добавил он. — Большущий белый кот.

Ана перевернулась на другой бок, прижалась раздувшимся животом к животу мужа и просунула ногу между его колен. От нее пахло луком.

— Очень страшно было?

— Кому, мне?

— А кому же? — сказала Ана. — Говорят, мужчинам тоже бывает страшно.

Он почувствовал, что она улыбается, и тоже улыбнулся.

— Немного, — ответил Дамасо. — Чуть штаны не намочил.

Он дал поцеловать себя, но сам не ответил. Потом, с полным сознанием риска, на который пошел, но без тени раскаяния, словно делясь воспоминаниями о путешествии, все ей подробно рассказал.

Она долго молчала.

— Глупость ты сделал.

— Самое главное — начать, — сказал Дамасо. — И вообще, для первого раза не так уж плохо.

Было уже за полдень, и солнце палило неимоверно. Когда Дамасо проснулся, Ана была уже на ногах. Он сунул голову в фонтан и держал ее там до тех пор, пока не проснулся окончательно. Жилище их было одним из многих в целой галерее одинаковых комнат с общим патио, рассеченным на части кусками проволоки для сушки белья. Около входа в их комнату, отгороженные от остального патио листами жести, стояли печка для стряпни и нагревания утюгов и стол для еды и глажения. Увидев, что идет муж, Ана освободила часть столика от выглаженного белья и, чтобы сварить кофе, сняла с печки утюги. Она была крупнее Дамасо, с очень светлой кожей, и двигалась мягко и точно, как двигаются люди, не испытывающие никакого страха перед жизнью.

Сквозь туман головной боли Дамасо вдруг почувствовал, что жена взглядом пытается ему что-то сказать, и обратил наконец внимание на голоса в патио.

— Все утро только об этом и говорят, — прошептала Ана, подавая ему кофе. — Мужчины уже пошли туда.

Окинув двор взглядом, Дамасо убедился, что и вправду мужчины и дети куда-то исчезли. Прихлебывая кофе, послушал, о чем говорят женщины, развешивающие белье. Потом закурил и вышел из кухни.

— Тереса, — позвал он.

Одна из девушек, в мокром платье, облепившем тело, откликнулась.

— Будь осторожен, — шепнула Ана. Девушка подошла.

— Что случилось? — спросил Дамасо.

— Залезли в бильярдную и все унесли, — сказала девушка.

Она говорила так, будто знала все до мельчайших подробностей. Рассказала, как из заведения выносили вещь за вещью и в конце концов выволокли бильярдный стол. Она рассказывала настолько убедительно, что ему стало казаться, будто именно так все и было.

— Дьявольщина! — сказал он, вернувшись к Ане.