Александр Снегирёв - Моя борьба

Я не мог ни оправдываться, ни соглашаться, лоб горел, строки поплыли. Обкорнал, обкорнал… В моем возрасте Христос уже вдоволь нараспространялся экстремистских идей, увлек за собой шлюх и два года как воскрес! А я до сих пор не то что воскреснуть, я даже умереть не пытался. Любил ли я за деньги? Обращался ли сам к платной любви? Стыдно так, что кожа зудит. Чешусь. Не любил, не обращался. Чертово интеллигентское детство – книжки, где потные гимназисты торопливо овладевают чахоточными гетерами, весь аппетит отбили. Так и вижу корешки томов, орущие с полок: «Грязь! Стыд! Позор!» Конечно, пацаны с работы регулярно ездят в бордель, с собой зовут, но я никогда. Даже горжусь – я за любовь не плачу. Я не против коротких и, в известном смысле, случайных связей, но бесплатно.

С каждым новым «нет» будто кусок от себя отрезаю. Скоро ничего не останется. Ради чего живу? Ради работы, типа, на будущее? Ради семьи, сына? Ради родителей, ради того, чтобы одиннадцать месяцев в году вкалывать в агентстве, а оставшиеся тридцать дней плюс накопленные премиальные отгулы отмокать здесь на океане? И вот результат – мне хамит какая-то отксеренная анкета на двух листах А4. А что здесь? Утром бассейн, потом спортивные тренажеры, по средам и пятницам видеоразговор с сыном, иногда с родителями. После свободное время, которое заканчивается обедом. Овощи, руккола, выращенная без применения химических удобрений, артишоки с органических ферм, авокадо. Нежирное мясо без антибиотиков. После обеда пищеварение, сон, непродолжительное чтение. Прогулка быстрым шагом в сторону пляжа, забыл подстилку и крем, но ничего, пляж давно надоел, пляж для приезжающих на уик-энд лохов, а я уже местный, поэтому, сменив направление, двигаюсь в сторону ужина, компоненты ужина напоминают компоненты обеда плюс вино из тонкого бокала. Берешь шесть бутылок – седьмая бесплатно. Пью и смотрю на свет сквозь бокал. Так можно всю жизнь просмотреть.

Другой бы на моем месте полные тарелки отфотографировал – и в ленту, только не я. Будешь выпендриваться, наживешь завистников. А я осторожный, у меня в семье все осторожные. Выжили, потому что не высовывались, не рыпались, когда других к стенке ставили, во время голодухи продуктовые заказы втихаря жрали, задернув шторы, друзей не заводили, чтоб гостей в дом не звать. Жаловаться не на что. Я люблю сына. Но разве сын скажет спасибо за то, что я не практиковал проституцию? И уж конечно, за то, что не пользовался услугами тех, кто практикует, тоже уважения сыновнего не дождешься. Скорее всего, станет обвинять, что разошелся с его мамой, виделся с ним редко, то работа, то отдых, а он, мол, бедняжка, вырос в неполной семье. Это его травмировало, пошатнуло психику, он стал не таким, как все, и занимается теперь сексом с мужчинами за скудное вознаграждение, хотя достоин большего, но не умеет себя поставить из-за приобретенного в детстве комплекса неполноценности. Как же бестолково я провел жизнь! Буржуа в брюках со стрелкой. Уму непостижимо, как я, такой тихоня, умудряюсь руководить отделом, строить подчиненных, отвечать за сроки? Как я вытрясаю из маниакально-депрессивных криэйтеров идеи и тексты, как организую съемки и монтаж материала?

Каждая новая обведенная «No» уносила меня все дальше от тающего вдали года рождения. Я думал о том, что изменить все очень легко и от этого еще труднее. О том, что большеголовому девочке-мальчику с пригласительной открытки я, конечно, помогу, но себе уже нет.

Выглянув из своего закутка, медсестра проверила шланг на полулежащем джентльмене и справилась, закончил ли я. Закончил. Медсестра пригласила в закуток на корму. Два стульчика, столик. Вроде исповедальной, только исповедник, точнее сказать, исповедница, не за ширмой, а прямо перед носом.

Насупив очки, медсестра изучала мою омерзительно непорочную анкету. Я стал ждать с безразличием победителя, которого победа совсем не тешит.

Медсестра взяла какой-то список и стала сверять с анкетой. После долгих поисков она заговорила:

– Жили в Европе?

– Ну да, я там и сейчас живу. В России. Здесь на каникулах.

– В России, говорите? – Она снова погрузилась в список.

– Может, в Хорватии? – Медсестра поглядела на меня так, будто я пытался ее надуть, и не как-нибудь, а по мелочи. Выдаю себя за русского, а у самого на башке хорватская шляпа с лентой и жилеточка вся в узорах.

– Я из России. Раша и Кроаша, конечно, похожи по произношению, но кое-чем отличаются.

– Чешская Республика? – сделала новое предположение медсестра.