Александр Снегирёв - Чувство вины

– Почему мы не взяли такси? – спросила блондинка. – Пока дойдем до остановки, изжаримся.

Он не взял такси, чтобы не разговаривать с водителем. Не объяснять, куда ехать. Тут всего три остановки. Зачем такси? Он просто хотел пройтись. Кто ее просил увязываться за ним? Пусть теперь шкандыбает!

Ее каблуки стучали по бетонным, кое-где вывороченным корнями узловатых деревьев плитам тротуара. Вдруг она взмахнула руками и сделала два неловких шага. Вспышка бешенства озарила его сердце. Захотелось толкнуть ее, поддать ей хорошенько, чтобы кувырком полетела.

Он поймал блондинку за талию и, когда ему показалось, что опасность миновала, отпустил. И тут она упала.

Сморщившись, опершись на его руку, поднялась на ноги. На колене розовела небольшая ссадина.

– Больно? – участливо спросил Курица и погладил ее по заду. Почему по заду? Под руку попался. Не по ушибленному же колену гладить.

– Убери руки… пожалуйста…

Обжегшись ее ненавистью, Курица отнял руку.

– Все твоя спешка, – процедила блондинка.

– Хочешь, вызову сюда такси, поедешь домой?

– Не хочу домой!

– Но если у тебя нога болит…

– Не болит у меня нога! Сначала вытащил меня из дома, а теперь заставляешь возвращаться?! Наказываешь меня, да?!

Она перекосилась и зарыдала. Курица остановился. Он так возненавидел ее в этот момент, что боялся идти с ней рядом.

– Что ты стоишь?! Пойдем, а то в ресторан свой опоздаешь! Не прославишься! – выла блондинка, всхлипывая.

Проходящий мимо толстяк посмотрел на них, а потом еще обернулся несколько раз. Из ближайшего домика вышла квадратная мексиканская тетка. Блондинка, будто специально, рыдала все громче и громче.

В автобусе напротив них устроился черномазый балбес. Шорты, майка, мускулы, кроссовки. Ноги вытянул.

Блондинка ногу на ногу положила. Мысок ее босоножки и кроссовка черномазого покачивались в сантиметре друг от друга. Курица смотрел на ее ноги, на свежий педикюр, на здоровенный «рибок», и стало ему казаться, что ноги эти, белая и черная, одна к другой тянутся. Весь мир превратился для Курицы в это крошечное, размером со злополучную картинку, мелькающее расстояние. «Вот сейчас. Сейчас коснется».

Но они все не касались. И ног не отводили, и не касались. Будто нравилось им так балансировать на грани. Скорее бы уж стукнулись, тогда черномазый убрал бы свою, блондинка бы смутилась и свою отодвинула. Но нет, не стукаются. Решили его, Курицу, довести.

– Давайте уже! Чего мнетесь?! – крикнул Курица черномазому.

И совершил нечто невообразимое: схватил парня за щиколотку, блондинкину ногу схватил и начал их сталкивать. Черномазый аж съехал с сиденья совсем не мужественно, блондинка завизжала. Курица соединял их ноги, будто порванный электрический провод или подвесной мост, оборвавшийся прямо под ним. Веревки рвутся, и его сейчас разорвет. Курица не чувствовал, как черномазый лупил его свободной ногой, как блондинка старалась расцепить его пальцы. Он только приговаривал: «Давай, не стесняйся» – и сжимал две щиколотки тисками рук.

Обошлось без полиции. Курица никому вреда не причинил, зато сам получил несколько хороших ударов. Голова гудела, правое ухо, с отпечатком подошвенного слова Reebok, горело, и бешеная радость жгла изнутри. Курица ожил, будто барахлящий телевизор, по которому стукнешь – и работает.

– Я видел фотографию, – сказал Курица, когда они остались одни на пустой остановке.

– Какую фотографию? – вильнула блондинка, стараясь перегруппироваться.

– Твоя почта была открыта прямо на его письме. Там была фотография.

Блондинка вся стала камнем.

– Я специально это подстроила.

– Что?

– У тебя слишком комфортная жизнь. Я тебя изнежила. Из-за этого у тебя кризис. Тебе не хватает стресса, трагедии, как у настоящего художника, как у Модильяни, у Ван Гога.

Курица пошел в сторону. Захотел предупредить, что не придет на встречу по поводу развески своих картин, но не смог – забыл мобильник в квартире.

Курица повторял шагами сетку улиц, линовал город параллелями и перпендикулярами. Прямо. Направо. Прямо. Налево. Послеобеденное солнце палило с удвоенной силой. Раскаленный шар напоминал не в меру усердную любовницу, которая решила показать все трюки.

Дорогу преградил парк. Миновав черный пруд с огромной бронзовой рукой, он отдался извилистой, мощенной желтым камнем дорожке. Толстые слоновьи стволы с морщинами на локтевых сгибах ветвей, пятнистая гладкая кожа, ржавые подтеки из трещин. Деревья накрыли его пушистыми крылами.