Мухаммед Диб - Кто помнит о море. Пляска смерти. Бог в стране варваров. Повелитель охоты

Наш учитель говорит:

— Подите встретьте этих людей.

Мы отправляемся туда.

Слепленные по единому образцу, пришельцы в темной униформе рассыпаны веером на середине возвышающегося над нами склона. Мне трудно понять, к кому из них обращаться.

Но меня очень скоро выводят из замешательства. Тот же самый голос, хоть я и не в состоянии различить его владельца, все равно как если бы он принадлежал сразу всем собравшимся здесь вооруженным людям, объявляет:

— Пусть те, кто, по нашим сведениям, прибыл в Дефлу сегодня утром, выйдут вперед. Есть приказ доставить их в город.

Лабан говорит:

Я знаю, откуда исходит удар. Это повелитель охоты раскрывает карты. Но что сейчас размышлять об этом, есть дела поважнее.

Хаким Маджар объясняется с ними. Главное для него — избежать столкновения, это ясно как день. Но они не внимают его доводам. Они просто-напросто пропускают его слова мимо ушей. С таким же успехом он мог бы плевать в воздух.

Что-то должно произойти. Я не знаю что, но знаю, что оно неизбежно, оно уже в пути. Оно в пути, а никто не в силах сказать, в чем оно проявится. Может, это те поползновения, что я ощущаю спиной? Та беготня то ли людей, то ли животных в зарослях, шелест листьев, шорох ветвей? Не знаю. Но это все, что пока происходит. Быть может, есть что-то другое, мерзкое, что и назвать-то язык не поворачивается. Не знаю. Но раздаются команды:

— Стой! Стой!

Крики, команды, повторяемые раскаленным воздухом. Кто-то захотел — захотел что? — убежать? Кто-то из Дефлы? Мы-то все здесь, нищенствующие братья и все остальные, никто не двинулся с места.

Я ищу глазами, кто удрал, если произошло именно это. Мой взгляд встречается с взглядом мосье Эмара. Он шлет мне улыбку, словно говоря: мужайся! Мужаться? Я думаю: это вам очень скоро понадобится все ваше мужество.

Кое-кто из сил безопасности уже кинулся наперерез беглецам. Но были ли вообще беглецы? Мысли скачут у меня в голове галопом. Падающий подобно топору голос мешает мне ухватить нужные, те, что пытаются шепнуть мне предостережение. Он произносит:

— Вам что, хочется поиграть в прятки? Хочется, чтобы вас нашли и взяли за задницу?

Смотри-ка, этот не утратил вкуса к шутке. И тут раздается громкий хлопок, рвущий полуденное оцепенение. Один-единственный, но он возвращается, приносимый эхом, взрывается снова. С какой стороны грянул этот выстрел? И кто стрелял? Преследующие? Беглецы? Тьма-тьмущая оружия сокрыта в чреве этой земли, и оно всегда под рукой, готовое служить. Но я не ломаю над всем этим себе голову. Я жду новых выстрелов. Они грохочут.

— Да! — кричит он, идя им навстречу.

Хаким Маджар: это он кричит.

— Вот я! Здесь! Здесь!

Он был среди нас, а теперь я вижу, как он идет, бросается навстречу первому залпу. Он кричит изо всех сил:

— Что вы делаете?

Во власти не ужаса, не паники, не ярости — просто возмущения. Кучка силуэтов в хаки вновь изготавливается к стрельбе, а он по-прежнему спешит к ним, протестует хриплым вороньим голосом, все с тем же обезумевшим возмущением, с тем же комичным нетерпением на лице. И, не переставая кричать, он круто поворачивает назад и ныряет — в ту же секунду, когда бросаюсь оземь и я, — в толщу пыли, окруженный фонтанчиками, которые вздымаются от пуль — так-так-так! — чтобы больше не подняться, словно его затопила эта земля, поглотила глубокая пыль. Проклятая пыль! Она лезет мне в глаза, исторгает из них слезы, образует вместе с ними жижу, которая стекает по щекам, в то время как обрывки воплей еще вылетают из горла лежащего неподалеку Маджара. После чего он умолкает совсем, явно задушенный этой пылью, и оттого я слышу выкрики, оклики, брань тех, краем глаза вижу их рассыпавшиеся силуэты, устремленные в погоню, в преследование. Охота началась.

Я продолжаю ничком лежать на земле, задыхаясь в пыли, не поднимая головы. Но глядя на них. Видя этих жалких, сеющих смерть марионеток, которые, как во времена оны, дергаются и стреляют, подобные тогдашним — хоть и не те же самые, но в точности такие же. И мне представляется, будто я совершил кульбит во времени — в свернутом времени, наложившем новые дни на старые, заставившем их столкнуться, перемешаться, сплавиться в один-единственный невинный знойный день. Я думаю: да они никогда и не существовали раздельно, все эти дни, они никогда в действительности и не расчленялись, а я — я не отброшен назад, в сфабрикованный кошмар минувшей, мертвой войны, а закинут из прошлого в будущее, которое наконец показало свое истинное лицо. Будущее, в котором, растянувшийся в пыли, я слышу, не веря ушам своим, вначале торжествующий вопль: «Вот один из них!», следующий за этим воплем приказ, затем бряцание карабинов и снова крик: «Еще один! Вон там!»