Мухаммед Диб - Кто помнит о море. Пляска смерти. Бог в стране варваров. Повелитель охоты

Море успокоилось, слышно только его убаюкивающую тишину.

Вся улочка оказалась забитой встревоженной толпой. Люди теснятся, кружат, натыкаясь на всевозможные препятствия, прежде чем добраться до ее конца и выйти наконец на простор, к морю. Я разглядываю старого нищего: в моих глазах он являет собой олицетворение этой шумной толпы. Лица не видно. Стряхнув посреди лавки крошки со своих лохмотьев, он встает и величественным жестом протягивает руку. Руку фараона: почти черную, иссохшую, мускулистую. Вопреки неясному страху, который охватывает меня от соприкосновения с ней, я решаюсь все-таки взять ее и приложить к своим губам. Затем я провожаю его до двери и оставляю там, ибо он предпочитает сохранять в тайне свое высокое происхождение.

Люди бегут торопливо, пряча нос в колючей шерсти своих накидок. Кое-кто, совсем выбившись из сил и бросив свою ношу, садится прямо на землю, чтобы хоть немного передохнуть, в глазах их безысходная тоска.

Слепой — так мы будем называть того, кто решил укрыться, избрав себе эту личину, — тут же растворился в толпе, не знающей передышки. Целый отряд ребятишек встречает его криками восторга! Неужели они будут преследовать его в такой толчее? Неужели они узнали в нем нищего — принца моих детских лет? Стоило мне подумать об этом, как волна несказанной радости затопила меня. С незапамятных времен мы давали своим детям волю делать все, что им вздумается, и теперь могли поздравить себя с этим! Их веселое возбуждение как нельзя более кстати оживило унылую атмосферу улицы.

— Вам следовало бы уехать из города, — посоветовал мне Аль-Хаджи, когда я поделился с ним своими опасениями.

С того памятного дня каждый сам в ответе за свою судьбу. Даже от потерпевших, которых каждое утро находили на берегу во время отлива, требовалось признание своей вины.

— Если бы вы уехали отсюда куда-нибудь, риск был бы не так велик!

Я только рукой махнул. Уехать! Легко сказать, а куда, хотел бы я знать! Но он был прав, я подвергал бы себя гораздо меньшей опасности, а тут — бегать все время по улицам…

— Друг, — горестно сказал я, — даже те, у кого был город, потеряли его. Беда их велика, им ничем не поможешь. А они все-таки надеются, вроде нас… Они бродят где-то по одну сторону, а мы вздыхаем по другую, и никто из нас ничего не может поделать. У нас по крайней мере есть наш город, и кто нас за это осудит?

— Нет, в этом нет ничего плохого. Хотя, кто знает, может, по сравнению с нашей и их судьба покажется завидной.

Теперь я уверен, что Аль-Хаджи дал мне этот совет с целью испытать меня. Вероятнее всего, это именно так. Тем более что в тот день он понятия не имел о неотвратимости надвигающихся событий.

— Никому не дано знать, что нас ждет, если только вообще есть чего ждать.

— Не может быть, чтобы вы этого не знали, уж вы-то должны знать.

Он бросил на меня испытующий взгляд. В глазах его не было упрека, и все-таки в них сквозило тревожное недоумение. Чего он опасался? Какую тайну хотел вырвать у меня?

Сделав вид, что ничего не заметил, я уклончиво сказал:

— Это верно. Я многого жду от всего этого, мы все очень многого ждем.

И в этот самый момент новый город возник в сердце старого, взметнув свои этажи в полной ожидания тишине, и в окнах его сверху донизу тут же вспыхнул несказанный свет.

Махнув рукой, Аль-Хаджи отмел это новое видение.

— Да, многого.

— Вот именно! Я совершенно согласен с вами, но и с этим тоже — нельзя не считаться. Есть люди, которые всей душой отдаются строительству, есть, есть такие; все работают, все заодно. Даже новорожденные.

Он нервно рассмеялся. Я не мог не заметить в нем внезапной перемены. Можно сказать, разительной перемены: борода преждевременно поседела, лицо сморщилось, увяло, зато молодой задор его просто удивлял.

Меж тем появление строителей не могло заглушить вой собак, доносившийся издалека.

Скверный знак. Я нашел в себе силы улыбнуться.

— Даже новорожденные.

Лицо его слегка раскраснелось, глаза блестели.

— Мы на пороге жизни, мы тоже как будто вновь родились на свет — новорожденные.

Он расхохотался; опустив голову, я тоже засмеялся.

— Вы согласны со мной?

— Да, да, конечно.

Я не мог надивиться на старого друга: он смеялся от души, а глаза его разгорались все ярче.

— Так неужели вы и теперь станете утверждать, что ничего уже не ждете от жизни?

— Нет, не жду.

— Это в нашем-то возрасте!

Вокруг нас разлилась приятная свежесть, словно после дождя; утро было солнечным, а на улице по-прежнему царило возбуждение. Бродили тусклые, медлительные метеоры. Неподалеку слышался шум стройки: новый город все рос, ширился. И по мере того как он поднимался, старые строения по контрасту с ним казались невыразимо нищенскими.