Татьяна Булатова - На фиг нужен!

– Люблю, – спокойно ответил он и отодвинул жену в сторону. – И любил. Всегда.

– Понятно. – Оксана пыталась справиться с дрожью в голосе. – А почему же ты такой несчастный? Одинокий?

Скворцов набычился.

– А может, тебя не любят? Или не хотят? Вот так же, как ты меня… Угадала?!

– Нет, не угадала, – побледнел Олег.

– Ан нет, Скворцов! – сквозь слезы выкрикнула ему Оксана: – Угадала! Не хотят и не любят! Тебя! Такого сильного, делового, умного и обеспеченного! Не хотят! Значит, Скворцов, есть лучше! Есть лучше, чем ты. В миллион раз! Понял?! В миллион!

– А чего ты так перевозбудилась-то, Оксан? – глумливо усмехнулся Олег. – Тебе-то какая разница?

– Да никакой, в сущности, – быстро остыла та и бросила напоследок: – Знаешь, если бы не Евка, прокляла бы.

– За что?! – поразился Скворцов.

– За все, – прошипела Оксана и двинулась на мужа. – За все, за все. И счастья тебе не будет. А хочешь знать почему? Да потому что ты сам ни одного человека счастливым не сделал. К чему ни притронешься, все рушится. Не человек, а смерч, все на своем пути сметаешь.

– А ты не вставай, – посоветовал жене Скворцов и, протянув руку, потребовал: – Ключи.

Оксана даже головой не повела, просто сняла с крючка в прихожей свою сумочку и вышла не оборачиваясь. «Слава богу», – проводив ее взглядом, подумал Олег и, подойдя к окну, рывком распахнул его.

– Душно, – пробормотал он вслух и выглянул во двор: внизу никого не было, если не считать трех кошек, развалившихся прямо на асфальте, в теневом полукруге. – Кыс-кыс-кыс, – зачем-то позвал он их и вдруг испытал сильнейшее желание взять в руки ружье и расстрелять этих тварей. – В конце-то концов, али я не смерч? – злобно пошутил он и почувствовал, как могильной плитой накрыла такая тоска, от которой беги не беги, все равно никуда не денешься. – Али я не смерч? – бурчал Скворцов время от времени и то и дело хватался за телефон, чтобы позвонить кому-нибудь из товарищей. Но как только на табло высвечивался нужный номер, Олег откладывал трубку в сторону и подходил к окну, которое так и манило его. «А что? – подумал Скворцов. – Всего лишь одно движение – и все. Главное – быстро. Высота приличная – четвертый этаж. Вес – сотка. Воткнусь, как отбойник в стену, только трещины по асфальту».

«А если не насмерть? – озаботился Олег и снова выглянул из окна, пытаясь определить траекторию падения. – Тогда какой смысл?»

– Получается, что никакого. – Скворцов вдруг понял, что разговаривает сам с собой. – Вот, блин, дожил: поговорить не с кем. Хоть бы позвонил кто-нибудь для приличия. Мать, к примеру…

И Аэлита словно услышала слова сына и набрала его, чтобы сыграть на опережение и обеспечить себе алиби:

– А у меня Оксана была, – начала было Аэлита Федоровна, но не успела договорить, как Скворцов тут же перебил ее:

– Надо же, мам, и у меня Оксана была. Я даже догадываюсь, кто ее ко мне направил…

– Кто? – невозмутимо поинтересовалась Аэлита.

– Ну, может быть, ты? – продолжал ерничать Олег. – Подожди-ка догадаюсь… Или это она сама додумалась, у кого ключи взять?

– И что такого?! – возмутилась Аэлита Федоровна. – Мне что же, с ней надо было весь день просидеть?! У меня, между прочим, тоже дела.

– Ну это понятно. Причем знаешь, какое у тебя самое главное дело?

– И какое же?! – проглотила наживку Аэлита.

– А такое! – рявкнул Скворцов. – Твое главное дело – лезть не в свое дело!

– Так я хоть этим занята! – не спасовала Аэлита и, пользуясь своей материнской неприкосновенностью, накричала на сына: – А ты чем?! Чем ты занят в своей берлоге? Живешь, как кулугур. А ведь ты не больной. Тебе бы строить, а ты все рушишь: семью развалил…

– Я развалил?! – задохнулся от возмущения Олег.

– Ты!

– Да если хочешь знать, у меня ее и не было. Ни с тобой, ни с ней…

– Ты меня, Олежка, не осуждай, – резко сменила тон Аэлита Федоровна, отчего ее речь зазвучала проникновенно: – У тебя на это прав нету. И потом – я-то хоть пыталась, а ты что сделал? Ты даже любовь свою удержать не сумел, хотя все для этого было… Но ты же гордый!

– Да, я гордый.

– Да не гордый ты. Трус ты. Все боишься, что тебя на смех поднимут, оттолкнут. Как же ты это переживешь-то, бедненький?! А по мне, так лучше уж пусть в глаза смеются, чем за спиной… Во всяком случае, будешь понимать, в какую сторону топать. А иначе – маяться: «А если бы?», «А вдруг?», «А может, так», «А может, сяк…»… Не хочу я тебе такой жизни, сынок. Жалко мне тебя. И себя жалко… Время-то уходит, а ты как держал меня за дуру, так и держишь. Так ведь?