Александр Феденко - Частная жизнь мертвых людей (сборник)

Расстрелять впустую две обоймы, ни разу не попав, – такого поганого недоразумения с Захаром Лепешкиным раньше не случалось. Одно хорошо – Бурундук отстал, отвлечет, даст время Захару уйти. Все равно жил бездарно и зазря – пусть подохнет с пользой.

Шаги гулко отражались от стен давно брошенных, осыпавшихся заводских цехов и многократным эхом возвращались к Захару. Он слышал собственный бег со стороны и замечал нарастающее истощение. Сейчас он обессилет, остановится.

Захар представил, как Татарин стреляет в голову загнанного человека.

Зачем бежишь? Прячься! Забейся в дыру, затихни – пережди. Впрочем, он уже не бежал, излишки здоровья иссякли, и изможденное тело валилось с ног, на которых его держал только страх. Липкий, вязкий, отвратительный страх смерти.

Захар оглянулся, никого не увидел и быстро нырнул в пустой дверной проем. Давя в себе животное желание бежать, осторожно двинулся по сумрачному, покрытому неровными проплешинами буро-зеленой кафельной плитки помещению. Пустая, лишенная прежней усердной жизни душевая для работяг. Тишина лопнула под ногами куском расколотой плитки, нервно захрустела. Захар болезненно изогнулся, словно существовало движение тела, способное вобрать в себя вырвавшийся звук. Прислушался. Когда тишина осела обратно, он снял туфли. Длинное стойло душевых кранов, между которыми не было перегородок, привело к другой двери. Захар медленно, боясь, что она сорвется на скрип, отворил ее. Перед ним открылся заброшенный и со временем потерявший былую многоцветность своей омерзительности нужник.

Сквозь тишину прорезался и быстро стал нарастать шум шагов. Захар инстинктивно захлопнул дверь, в последний момент поймав ее и не дав соприкосновению с коробкой породить звук. Но дверная петля успела просочиться тонким скрипом, и скрип этот, быстро стихнув, так и остался жить внутри Захара.

Шаги приближались. Захар пытался разгадать их. Они были явными, неторопливыми, нескрываемыми. Так мог идти и обреченный, измученный Бурундук, и всегда уверенный в себе Татарин. Захар отошел вглубь огромной, человек на двадцать, уборной и уперся в стену. Свет в помещение почти не проникал – мутные пятна узких окон, бессмысленно замазанных краской, находились под самым потолком, на высоте нескольких метров. Это был тупик.

Захар спрятался в дальней кабинке. Кабинки были открытыми, без дверей, только небольшие перегородки создавали условность интимной обособленности.

Шаги приблизились, и дверь, ведущая из душевой, открылась. Кто-то вошел.

Захар сжался, упершись взглядом в отверстие старого нужника в полу рядом с собой. Если бы он мог всунуться туда, он сделал бы это.

Человек у двери шумно хрипел, и хрип его давал надежду загнанному в ловушку Захару – Бурундук это, Бурундук. Захар осторожно выглянул из-за перегородки – темная фигура тяжело дышала, согнувшись. Лицо вошедшего разобрать было нельзя, и Захар напряженно ждал, не решаясь выдать себя. Тут он увидел, как дверь позади человека начала медленно открываться, полумрак стал жиже, и Бурундук, заметив перемену света, побежал вперед – туда, где прятался Захар.

Захар отшатнулся назад и припал к полу. Кривые настенные надписи и рисунки вдруг сделались отчетливыми – Захар разобрал большие, емкие буквы на стене напротив, – но сразу исчезли. Бурундук запнулся, его тело, вдруг поняв бессмысленность дальнейшего бега и вообще всякого движения, завалилось, с противным звуком уткнувшись головой в пол, и осталось лежать, глядя на Захара.

Когда вспышка выстрела на миг осветила все вокруг, Захар заметил небольшую дверь в стене напротив – там, где заканчивался ряд писсуаров. Скорее всего, она вела в кладовку, в которой уборщица когда-то хранила ведра, швабры и прочую свою утварь. Сейчас, когда шаги Татарина отдавались в щеке Захара, прижатой к холодному шершавому полу, эта дверь мучительно рисовалась в полумраке.

Если бы он заметил ее сразу, можно было б спрятаться там. Но сейчас поздно думать о ней. Поздно…

Шаги Татарина приближались.

Собственное дыхание казалось Захару шумным, как свист ветра в подворотне. Складки одежды выдавали его своим шорохом.

Из-за перегородки показалась темная фигура и остановилась. Татарин стоял совсем рядом. Близость его была невыносима.

Татарин выстрелил.

Голова Бурундука потекла неприметной темной лужей.

Захар не знал – видит ли Татарин его, забившегося в угол старого сортира, слившегося с ним в этой тьме, лишенной света. Татарин не уходил, и Захар зажмурил глаза, как делают дети.