Валентин Распутин - Повести и рассказы

— Мы сделаем сразу две операции, — мощно прихлебывая из большой чашки, объяснял хирург, снова и снова любуясь «картинками». — Тур и полостную. Вам объяснили, что такое тур. Транс-уретральная резекция. Это для аденомы. Введем инструмент через канал и все, что надо, вырежем и вычистим. Заодно в мочевом пузыре я сделаю с внешней стороны во-от такое окошечко, — он покрутил пальцем, и по взмаху руки окошечко выходило преизрядным. — Потом, чтобы вам не терять лишней крови, вскроем полость и уберем ваш дивертикул.

Этот проклятый дивертикул, от которого Алексей Петрович за последние полгода натерпелся вдоволь, и заставлял идти на операцию. Каких только напастей на человека ни наслано! Лишняя полость неизвестного происхождения, и звучит благородно, но терпеть ее дальше было невмочь. Одно утешало: если есть название — должно быть и лечение. Компьютер дал размеры этого «диверсанта», вычислил, сколько отсасывается в него из мочевого пузыря жидкости и сколько не сливается, застаиваясь и воспаляя полость. Дивертикул заставил Алексея Петровича на старости лет познакомиться с таким набором изощренных процедур, о применении которых к безвинному человеку нельзя было и подозревать.

Операция прошла удачно. Удачно для Алексея Петровича и блестяще, как он видел, для хирурга. По нескольку раз на дню он забегал в палату к Носову, был неизменно бодр, даже весел, доволен собой и, откидывая с больного одеяло, жадно всматривался в воспламененное и наполовину заклеенное пластырем «стыдное» место с тремя торчащими выводными трубками…

— Вы, оказывается, мастер по кроссвордам, — сообщил он сразу же, как только Алексея Петровича вернули из реанимации в палату.

— О чем это вы?

— Не помните? С анестезиологом занимались кроссвордом, пока я над вами трудился. Поэт этот… литовец… поэму «Человек» написал. Город в Северной Африке… Ловко так. Но когда полость вскрыл, тут уж пришлось поспать.

— Не помню.

После рентгена он заставил Алексея Петровича долго сидеть в холодном каменном коридоре — пока не принесли снимки. И в полутемном лифте, пока поднимались на десятый этаж, выставив против света черную бумагу с водянистым контуром чего-то безобразного, увесисто, не набивая себе цену, а подтверждая ее, сказал:

— Как новенький ваш пузырь. Видите? Неужели не видите? Как у ребенка.

И еще раз хирург приходил в нетерпении, в жажде получить очередной необходимый результат. Он вернулся после операции, про которую на вопрос Алексея Петровича отозвался по-пижонски: «фирма веники не вяжет». От него чуть слышно попахивало коньяком. По настороженным, нацеленным невесть на что глазам Алексей Петрович догадался, что предстоит какое-то важное действие.

— Загоните вы себя, — всматриваясь в него и зная, как много он работает, не удержался Алексей Петрович. — Загоните, а больных меньше не будет. И для них же хуже будет.

— У меня на прошлой неделе было… — и, опять показалось, с бравадой признался: — Зажало сердце — и ни туда ни сюда. Я уж взмолился: если ты есть, Бог, дай в какую-нибудь одну сторону, не держи.

— Вот видите.

Хирург решительно снял с Алексея Петровича одеяло, чуть подождал, вглядываясь, и с той же решимостью выдернул последнюю трубку — ту, по которой из мочевого пузыря сливалась в целлофановый мешок по прозрачному тонкому шлангу жидкость. Алексей Петрович и ахнуть не успел.

— А если не пойдет? — не без испуга спросил он.

— Должна пойти. Сестра сейчас тут обработает. И пейте. Без меня не проверяйте.

Они вместе, спустя час, зашли в туалет — и, когда, разбрызгиваясь сквозь резь, вместе со сгустками крови выдернулась струя, хирург крякнул удовлетворенно, придвинул свое большое мужицкое лицо к узкому прямоугольнику зеркала на стене и оттуда, из зеркала, подмигнул Алексею Петровичу.

Больше Алексей Петрович был ему неинтересен.

И вот снова больница. Алексей Петрович уже готов был к этому, все состояние, какое-то ржаво-горячечное, доходящее до беспамятства, весь перехваченный болью таз говорили ему, что дома не подняться. Однако он не был готов к новой операции. Но в поликлинике дважды за два дня, собираясь по нескольку человек у экрана ультразвукового аппарата, пришли к выводу: разошелся внутренний шов, без операции не обойтись.

Его привезли вечером, уже в сумерках. Из той поликлиники могли привезти только в эту больницу — барскую, принадлежавшую еще недавно знаменитому четвертому управлению, расположенную в большом парке на окраине города. Носов и на нее не имел прав, как не имел прав на поликлинику, но уж коли удалось ему проникнуть в поликлинику, другой дороги, кроме этой больницы, не существовало.