Джессика Броди - 52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

А деловые переговоры.

Со скрипом оживает интерком, и из спикеров раздается голос пилота:

— Извините за задержку, мистер Милош. Похоже, взлетно-посадочную полосу очистили и мы готовы к вылету. Поэтому я попрошу сейчас Вас и мисс Ларраби пристегнуть ремни.

Я смотрю на Менди, как он отключает свой БлэкБерри, застегивает ремень безопасности и вытягивает вперед свои длинные ноги, откидывает голову назад и закрывает глаза. Пока наблюдаю за ним, таким умиротворенным, беззаботным и совершенно довольным идеей полететь со мной через мир без колебаний, я знаю, что пилот на самом деле не просит меня пристегнуть ремень. Он спрашивает, действительно ли я хочу сделать это. Действительно ли хочу такого будущего. Вот так Вы желаете провести остаток своей жизни, мисс Ларраби? По прихоти другого непредсказуемого и, быть может, даже бесчувственного человека? Потому что если Вы застегнете этот ремень безопасности, если я отправлю этот самолет в воздух, то все. Назад дороги нет.

Он предлагает мне ультиматум. Говорить сейчас или замолкнуть навеки.

Да и когда я вообще держала язык за зубами?

Я беру Холли под мышку и встаю с места, переступаю через протянутые ноги Менди, чтобы выбраться в проход.

— Мне жаль, — говорю я. — Я не могу этого сделать.

Менди открывает глаза и смотрит на меня с удивлением.

— Что?

Я тянусь к камере хранения над головой и достаю свой ноутбук.

— Мне нужно идти. — Затем кричу стюардессе: — Извините? Не могли бы вы сказать пилоту, что мне нужно сойти с самолета?

Я вижу, как Менди старается вести себя со мной спокойно. Этот взгляд мне хорошо знаком. В последний раз я видела его за пятнадцать минут до того, как влетела на Мерседесе в окно мини-маркета.

— Детка, — говорит он, вставая и беря меня за руку, — присядь. Ты слишком драматизируешь. Слушай, давай полетим в Европу и посмотрим, как все пойдет. Ты не можешь прожить свою жизнь в переживаниях, что же будет дальше. Тебе нужно просто закрыть глаза и перестать волноваться.

Я вытягиваю свою руку и прикасаюсь к его лицу. Кладу ладонь на щеку и в последний раз впитываю его тепло.

— Мне жаль, Менди, — тихо говорю я. — Но уж лучше я проведу свою жизнь с широко открытыми глазами.

После чего вытягиваю у него из рук номер «Fortune» и ухожу с самолета.

Менди не идет за мной следом. Не то чтобы он когда-либо так делал. Но впервые за наши драматичные двухлетние отношения я за это благодарна. Мужчина, стоящий у стойки регистрации в ангаре, спрашивает, нужна ли мне машина. Он указывает на длинный черный лимузин, на котором мы с Менди приехали, и сообщает, что водитель мистера Милоша будет рад отвести меня, куда бы ни потребовалось. Я качаю головой и спрашиваю, может ли он просто вызвать мне такси.

Он кажется удивленным моей просьбой, но не спорит. Он делает быстрый звонок, после чего информирует меня о том, что такси приедет через десять минут.

Не зная, чем заняться, и с тремя сумками богатства, собранного для путешествия, у меня не остается иного выбора, кроме как присесть на верхушку одного из чемоданов и ждать.

Я открываю журнал в руке, и перелистываю его на историю с обложки — о моем отце. Не знаю точно, почему мне так интересно, но что-то заставляет меня взглянуть на нее.

Статья состоит из трех страниц, с целым предисловием о предстоящем слиянии с «ЛяФлер Медиа». В ней говорится о том, какой влиятельной станет «Ларраби Медиа» как только объединятся две компании, и о том, как мой отец представит это слияние перед акционерами, чтобы заполучить их голоса.

В принципе, то же самое, о чем мне вчера рассказывал Люк.

Боже, неужели это было только вчера?

А кажется, будто месяцы тому назад. Поразительно, как много всего может случиться за один день. Меня разоблачили перед прессой, продали, причем руками отца, ошеломили появлением Менди, утащили от Люка и теперь бросили на взлетно-посадочной полосе в аэропорту. Хотя, по правде говоря, последнее было делом выбора.

И теперь я не знаю, что мне делать.

Вернуться к работе, наверное. Закончить свой пятидесятидвухнедельный приговор, забрать чек и свалить отсюда к чертям собачьим.

Я начинаю перелистывать журнал, но на глаза попадается фотография, и я останавливаюсь.

На ней мужчина с широким лицом, длинным носом, волосами с проседью и очками с роговой оправой. Это одна из тех корпоративных рекламных фотографий на безликом фоне. По сути версия тех ужасных портретов, которые заставляли делать в младшей школе, только для людей постарше.