Именно там, а не где-нибудь еще, ни с того ни с сего Петр Самуилович Воробушка забыл миллион.
Что на него нашло, на этого Воробушку? – спросит, быть может, в недоумении, узнав про эту историю, случайный прохожий.
Как вообще можно забыть в таком месте миллион?! – возмутится, быть может, он.
Пожмем в этом месте плечами. Как говорится: «неисповедимы пути», «не хожены тропы», «не седланы кони», «не сыты волки», «не целы овцы», так что и не знаешь, выйдя из дома, какой кирпич готовится пасть тебе на голову, какой столб станет у тебя на пути и какая собака тебя укусит…
Словом, неизвестно, какая собака укусила Петра Самуиловича, во всяком случае он бодро (в весеннем первоапрельском настроении) дошел до угла длинной улицы, где светофор, и только тут покрылся липким потом и растерянно (точно пингвин при виде пингвина) шлепнул себя по бокам руками.
Вместо милого сердцу Петра Самуиловича дипломата в правой его руке находилась авоська с четырьмя апельсинами (говорят, что так тоже шутят первоапрельские черти, может, и так, кто их знает?)…
Во всяком случае, если вам когда-нибудь на пути попадался всклокоченный, бегущий с растопыренными ушами, выпученными глазами и четырьмя апельсинами в авоське в правой руке человек…
Знайте! Это был наш Петр Самуилович, только что забывший на остановке 59-го троллейбуса свой миллион…
– Моё! Ах ты, собака! – взвыл Петр Самуилович, распахнутой грудью бросаясь на Васю Собакина, и крепкие пальцы бывшего миллионера вцепились в ручку забытого дипломата.
– Ааааааааааа! – завизжал в свою очередь Вася и всей силой мускулов и души прижал миллион к себе.
– Дай! Дай, а ну! Ах ты, ворюга! – шипел Петр Самуилович, выдирая свое из мускулов и души Собакина.
– Не получишььььььььь! – стиснув зубы, хрипел одновременно Собакин.
– Ууууууууу! – выли друг на друга миллионеры, но у Васи Собакина была на миллион справка, а у Петра Самуиловича такой справки не было.
Но у Петра Самуиловича вместо справки была справедливая уверенность в том, что это его миллион, одновременно как у Собакина такой уверенности не было (в некоторых, исключительных случаях человек не в силах защитить себя от врага, взмахивая у него перед лицом своей справкой).
– Я тебе сейчас покажу справку! – кричал Воробушка, раздирая у Собакина документ.
Они сцепились не на жизнь, а на смерть. Они дрались за свое, и дрались до тех пор, пока дипломат между ними не распахнул пасть и из него не посыпались в первоапрельский снег оранжевые не очень крупные, но все-таки марокканские апельсины.
Марокканские апельсины из дипломата с миллионом (свиной черной кожи) выкатывались на дорогу, в первоапрельскую снежную жижу, под колеса автомобилей, и лопались, делаясь оранжевой пустотой…
Утром следующего дня Вася Собакин проснулся счастливым. Теперь он точно знал, что найти на троллейбусной остановке 59-го маршрута (или еще где-нибудь) миллион проще, чем в летнем лесу сыроежку. И от этого ему было легче.
А миллионер Петр Самуилович Воробушка со своей авоськой с четырьмя апельсинами и без дипломата исчез с пересечения улицы Генерала Глаголева с Берзарина так же внезапно, как появился.
В раскрывший пасть дипломат (свиной черной кожи) падал первоапрельский зябкий снежок.
И теперь, когда давно уже лето (вообразите себе!), на этой троллейбусной остановке отчетливо пахнет марокканскими апельсинами.
И Вася Собакин часто сидит в ожидании транспорта в уголку лавочки, на том самом месте, где когда-то стоял дипломат Петра Самуиловича Воробушки.
У одного сына все никак не умирала мать. У всех уже умерли давным-давно, а эта, его мать, все никак. И себя еще очень даже бодро при этом чувствует. Ей под девяносто уже, а она вприсядку. Она не то что вприсядку, а даже там, у них на бульваре Бакинских комиссаров, с каким-то пронырливым старичком познакомилась (аферист замшелый) и стала с ним наводить шуры-муры.
И это дело у них неуклонно покатилось к свадьбе.
Это, конечно, очень сыну показалось обидно, у него уже к тому времени, как мамуле девяносто исполнилось, возраст стал поджимать. И у него слабое сердце, сосуды, и магнитные бури тоже давали этому сыну как следует о себе знать.
И ему нужно было уже эту квартиру, где мать, хоть зарежься, но отремонтировать и сдать, потому что на него уже жена к тому времени как следует насела: или говорит, я, или эта твоя старая живучая выдра-мать. И вообще, выбирай, говорит, из нас из двоих, или я тебя выгоню из квартиры, ко всей твоей чертовой матери.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу