Александра Николаенко - Светофор, шушера и другие граждане

Объятия ее были холодны. Встречи коротки. Ведьма обрывала телефонные звонки русачьим смехом. Или вовсе не брала трубку.

Иногда вместо ведьмы трубку брал муж.

Иногда Алеша, покрываясь холодным потом, слышал из трубки чужие мужские голоса.

Что поделаешь, Алеша? Она была ведьмой. Наверное, как твою девочку с третьего этажа, горбоносую тоже кто-то сделал ведьмой, задолго до тебя.

Но когда она была с ним, все это таяло. Желтые глаза филина казались медовыми, губы нежными, как касание крыла бабочки. Плечи ведьмы были белее снега. Кожа нежнее бархата. (Вот что делают зеленые маски, пластические операции и липосакция…) И в мире не оставалось ничего кроме этих ведьминых пут, точеных щиколоток и шепотов.

Наконец он ей надоел, и она его бросила.

Она улетела по своим делам на Капри. И принялась губить мужчин там, не отходя далеко от отеля «Майорка» (пять звезд), под звездным небом Атлантики.

Она отключила айфон. И в домашнем номере густой непрерывной тоской висели длинные телефонные гудки.

Ничто уже не напоминало в Алеше того скромного мальчика, официанта «Чебуречной» на Баррикадной. Не осталось тихих теплых очей, соломенные волосы стояли дыбом.

Он не сдал сессии и не мог пересдать ее. Он не мог ничего учить. Не мог конспектировать. Не ходил на лекции. И наконец, нашел свою фамилию в списках отчисленных.

Под рыдания одинокой матери поэта забрали в армию.

Девушка с третьего этажа, раздвинув тонкими пальцами занавеску, смотрела ему вслед.

Он вздрогнул и обернулся.

Ему почудился смех. Как звон разбитого стекла. Хрустальный звон. Русалочий шепот.

Девочка с третьего этажа, тоненькая как секундная стрелка. С волосами цвета синего вороного крыла, смотрела на него желтыми глазами и улыбалась.

Сперва они родились.

В 26-м роддоме на улице Гамалеи.

Она в субботу 1 апреля 76 года.

Он тоже 1 апреля, только в 66-м.

Папа возил ее в детский садик на санках (тот садик, что в конце улицы, за гаражами).

А он, размахивая портфелем и треща по забору палкой, каждый день обгонял эти санки.

– Здравствуйте, дядя Сережа (это ее папа Сергей Николаевич, сосед).

– Здорово, Саня! В школу?

– Ага…

И даже хуже того. Они и жили-то в одном доме! (Длинный зеленый дом, «Каменный цветок», напротив игровых автоматов.)

И еще хуже того!

Не только в одном доме, но оба на шестом этаже!

Он – в четырехкомнатной квартире с младшей сестрой, папой и мамой.

Она – в двушке напротив. С бабушкой, мамой и папой.

Его велосипед «Школьник» и ее трехколесный, его лыжи и ее санки три года стояли напротив друг друга!

И он не раз спотыкался об эти санки и даже однажды разодрал о них рукав…

Его младшая сестренка Анюта ходила в тот же детский садик, что и она. В одну группу.

Они сидели за одним столиком. Спали в «мертвый час» на соседних кроватках…

Они дружили.

Но…

И все бесполезно! Вы понимаете?

Они так ни о чем и не догадались…

А потом, когда ей было четыре года (ему 14), они переехали. То есть не они, а соседи из 199-й четырехкомнатной.

У него папа был военный летчик. И их отослали далеко-далеко…

В город Чебоксары.

Из общего коридора исчез его велосипед «Школьник» и лыжи.

Въехали другие соседи. Жизнь покатила дальше.

Холодный, вечно простуженный, чужой город Волгоград. Горячая вода только с 6 до 8 и с 19 до 20.

Чужие лица. Угрюмые одноклассники, совсем не похожие на московских.

Его отец хотел, чтобы он тоже пошел по военной линии. Но он хотел быть врачом. Как следует, намотавшись по городам (Чебоксары, Барнаул, Симферополь, Тверь… Ростов… Железноводск…), (семья военных), они наконец обосновались в Питере на третьей линии от Невского проспекта, в сером доме колодцем.

И он поступил в мед.

(Ему 18.)

(Ей 8.)

Она все в том же зеленом доме «Каменный цветок», через дорогу от игровых автоматов. Бабушка, Анна Николаевна, уже умерла.

У нее теперь своя, отдельная комната и две подружки из класса Таня и Таня.

На втором курсе от перитонита, на операционном столе, под скальпелем пьяного хирурга, умерла его мама.

И он перевелся на отделение экстренной хирургии.

После мамы сдался отец. Просто потух без нее. (Сдался, что тут скажешь?) Хотя и военный.